О себе любимом - Питер Устинов
Немцы искоса, с подозрением смотрели на них. Что это за юноши с русскими именами, прибывшие из Англии, утверждающие, что они немцы, хотя, судя по внешности и манерам, это совсем не так.
От них потребовали доказать, свою лояльность.
Клоп в качестве поручительницы назвал свою крестную, графиню фон дер Буше. Услышав титул и фамилию дамы, немцы, даже не наводя справок, сразу изменили отношения к братьям. Насупленные брови сменились доброжелательной улыбкой, и их зачислили рядовыми в Вюртембергский пехотный полк.
Пройдя положенную подготовку, они были вскоре направлены на фронт.
Обычно все высоко отзываются о чистоте и удобстве немецких окопов, но в начале 1914 года они были такие же грязные, как и у всех остальных. Клоп, отличавшийся крайней чистоплотностью и привыкший ежедневно принимать ванну, очень от этого страдал. Он по нескольку дней не имел возможности побриться и вскоре к своему ужасу обнаружил, что зарастает рыжей бородой.
Нечего и говорить, что ему были омерзительны и все другие аспекты войны — рвущиеся снаряды, обстрел из пулеметов, атаки, вид раненых и умирающих, жуткий запах, вши, отсутствие уединения.Клоп был глубоко несчастен, но старался не терять чувства юмора. Он вспоминает, например, как один солдат из Саксонии, впервые оказавшись на фронте и попав под обстрел, заметил, вытаращив глаза:
— Господи, да при такой стрельбе и до беды недалеко!
Братьям повезло, им вскоре дали нашивки, а затем решили послать в Ульм учиться на офицеров.
После окопов жизнь в городе казалась раем. Клоп говорил, что во время войны на человека в форме смотрели в Германии как на бога — он мог без труда иметь любую женщину, какая приглянется.
По окончании обучения братьев снова направили на фронт, только уже не в окопы и в качестве офицеров. Жили они в частных домах, и время от времени их эскадрилью перебрасывали с места на место, то в Бельгию, то во Францию.
Довольно скоро квартирмейстер понял, чего хочет Клоп, и всегда старался устроить его в каком-нибудь замке, в комнате с ванной и чтобы в доме была хотя бы одна молоденькая и хорошенькая девушка. Клоп снова расцвел. Он был счастлив. Наконец-то он снова мог мыться и быть элегантным. В авиации допускалась некоторая свобода в одежде — зимой можно было носить короткую куртку с меховым воротником, узкую в талии и достаточно элегантную. А еще Клоп мог снова носить монокль!
Он был чрезвычайно популярен — как среди начальства, так и среди подчиненных. Остроумный, веселый, он играл на рояле и пел разными женскими голосами к вящему веселью окружающих модные песенки того времени по-английски и по-французски. Он даже играл в бридж, чтобы ублажить начальство, хотя терпеть не мог этой игры. Столовая была хорошо снабжена винами, и еда была неплохая — вообще, по словам Клопа, о летчиках очень хорошо заботились.
Однажды утром, в июле 1917 года, Клоп проснулся и увидел, что на его кровати сидит Петя и смотрит на него.
— Что ты тут делаешь? — спросил Клоп.
— Ничего,— ответил Петя,— просто зашел попрощаться. Ты же знаешь, я сегодня везу почту.
И Клоп вспомнил, что в тот день была очередь Пети сбросить за линией фронта почту военнопленным.
— Ах да, конечно,— произнес Клоп.— Что ж, счастливого пути и возвращайся скорее!
— Да,— сказал Петя,— я не намерен долго болтаться. Что-то я ужасно устал — не знаю почему. Как только вернусь, тут же лягу и буду спать, спать, спать. Спать без оглядки.
С этими словами он вышел из комнаты.
Больше Клоп его не видел: самолет, на котором летел Петя, был сбит.
Гибель брата была самым страшным ударом для бедного Клопа — ни до, ни после он такого не переживал. Судя по тому, что я слышала о Пете, это был обаятельный, весёлый и добрый молодой человек.
Клоп остался совсем один — у него тяжело было на душе, а обратиться за поддержкой не к кому. Боясь рухнуть, если его начнут жалеть, он нацепил маску спокойного безразличия, что стоило ему больших усилий, но помогло справиться с горем, вернуть себе равновесие и примириться с дальнейшей жизнью и войной.
Он хорошо нес службу, его часто упоминали в приказах и награждали.
— Сам не знаю за что,— говорил он мне потом.— Я уверен, что ни разу никого не убил и ничего не разбомбил,— моей основной обязанностью было фотографировать и сообщать обо всем необычном, что я видел за вражеской линией фронта.
К моему ужасу, он говорил, что получал удовольствие от войны. Хотя, конечно, имелись в виду многочисленные любовные романы, помогавшие переносить тяжелые условия и вечный страх и потому, наверно, особенно возбуждавшие.
Война и патриотизм — это прекрасно, но любовь все-таки лучше.
Клопа всегда размещали в роскошных замках или в лучших городских домах, а его вежливость и добродушие неизменно действовали разоружающе, уничтожая враждебность и у глав семейств, и, особенно у дочек, которые, по словам Клопа, охотно шли навстречу его желаниям. Немалую роль в этом наверняка играло то, что Клоп прекрасно говорил по-французски. Принадлежность к разным воюющим сторонам, преданность родине — все это отступало на задний план и мгновенно устанавливалась идиллическая атмосфера.
Помимо того, что на каждом постое Клоп заводил себе постоянную девицу, возникали у него и побочные интрижки, порой довольно странные.
Так, у него установилась нежная дружба с двумя сестрами, которые спали в одной постели в комнате матери. Пока он занимался любовью с одной из девиц, другая дежурила возле матери. Затем они менялись местами.
Другой эпизод относится ко времени, когда Петя был еще жив, и они оба квартировали в маленьком бельгийском городке. Однажды, выглянув во двор, Клоп заметил в окне напротив прелестную девушку, которая улыбнулась ему, но не пожелала «иметь с ним дело». Когда Клоп рассказал об этом Пете; брат так и расхохотался.
— Вот дурачок! Почему ты мне ничего не сказал? Это же моя девушка, и я охотно одолжил бы ее тебе! Она просто не хотела обманывать меня, но мы с тобой ведь братья — так почему мы не можем поделить девушку?
Клоп от удивления вытаращил глаза. Ему это в голову не приходило. Он предложил Пете в обмен свою девушку, и они теперь то и дело менялись партнершами. Клоп уверял меня, что это было очень весело.
Когда в 1918 году начался разгром немцев и в Германии вспыхнула революция, Клоп, почувствовав опасность, перебрался в Берлин, где у него было много
