Маршалы Наполеона. Исторические портреты - Рональд Фредерик Делдерфилд
Общественная атмосфера во Франции постепенно менялась, и одним из признаков ослабления прежней ненависти стала, так сказать, реабилитация Нея в умах и сердцах французов. Не прошло еще и пяти лет со дня его похорон, как в книжных лавках начали появляться воспоминания об ужасном русском походе, и Ней, если так можно выразиться, «тайком пробрался в сознание французской общественности». Он стал героем, и вокруг его личности сформировалась легенда, одна из тех, которые возникают вокруг личности всех прошедших через кровопролитные битвы героев и покрытых флером тайны рыцарей. В 1819 году в стране начали говорить, что Мишель Ней жив, что расстрел был хорошо разыгранным фарсом и теперь он живет в Америке. В этом году в Северной Каролине объявился человек, называвший себя Питером Стюартом Неем. Этот молчаливый, украшенный множеством шрамов мужчина учительствовал в местной школе и был известен как опытный фехтовальщик, наездник и стрелок. Более двадцати лет эта фигура не давала покоя воображению его соседей, и, когда он умер в 1846 году, все они подтверждали, что он признавал себя маршалом Неем. Относительно того, кем он был на самом деле, сомнения существуют до сих пор, но совершенно точно доказано, что уж князем Московским он никогда не был. Настоящий Ней, несомненно, был расстрелян у стены Люксембургского сада в декабре 1815 года.
Среди тех, кто глубоко сожалел о бесславной гибели маршала, была и герцогиня Ангулемская. Из всей ее семьи, заключенной в Тампле в годы Террора, выжила только она одна. Ее отец, мать и брат умерли во времена революции, и по понятным причинам к бонапартистам она относилась весьма холодно. Когда же ей попал в руки экземпляр мемуаров Сегюра о русской кампании и она прочла о том, какой пример Ней подавал арьергарду, у нее на глазах заблестели слезы. «Если бы мы только знали!» — воскликнула она.
В мае 1822 года в каждую европейскую столицу спешили курьеры с новостями с острова Святой Елены. Живший на нем великий человек, которого некоторые называли узурпатором, некоторые генералом Бонапартом, а другие — императором, умер после шести лет, проведенных в изгнании. Подробности последних часов его жизни с жадностью стремились узнать как его друзья, так и враги по всей Франции. Вскоре стало известно, что в последние моменты мысли Наполеона вернулись к главному занятию его жизни, а его последними словами были «tete d’armee»[40]. Кто-то говорил вообще о тех словах, которые были услышаны у его постели. Среди них фигурировали имена его ушедших из жизни боевых товарищей: Ланна, Бертье, Мюрата, Нея. По всей вероятности, его душа уже входила в тот единственный род рая, который он мог себе представить, — Валгаллу, где души павших героев снова ведут битвы. Некоторые из оставшихся в живых маршалов, в частности Сульт, должны были усмехнуться, узнав, что английские солдаты, сменяя друг друга дюжина за дюжиной, донесли тело Наполеона до могилы и дали над его гробом прощальный салют. Наполеон отдал большую часть своей жизни, пытаясь решить безнадежную задачу уничтожения Англии; теперь же сами англичане отдают ему последние почести.
Спустя два года, в 1823 году, за человеком, которому он верно и добросовестно служил столько лет, последовал его Железный маршал. Презрение к Бурбонам и преданность Наполеону Даву сохранял до конца жизни. Он вернулся во Францию после амнистии, но по-прежнему оставался несогбенным. Он хранил свою ненависть и свою лояльность так же твердо, как твердо удерживал свои позиции при Ауэрштедте. Маршала не любил никто, но каждый, кто служил в армиях императора, не мог не относиться к нему с уважением. Он тоже был похоронен на кладбище Пер-Лашез.
Спустя еще три года, в 1826 году, скончался Сюше. Ему исполнилось шестьдесят два года, и со времени «Ста дней» он почти не принимал участия в общественной жизни. Вежливый, деликатный человек, так успешно действовавший в Испании, был единственным маршалом, покинувшим Пиренейский полуостров, сохранив за собой испанский титул. Он, конечно, был далеко не самым знаменитым из маршалов, но тем не менее вместе с Даву слыл наиболее эффективным — и как полководец, и как администратор.
Но во Франции снова поднялась волна беспорядков; в Париже в 1830 году разразилась новая революция, и король Карл X, наследник Людовика, был свергнут с престола, уступив место «королю-гражданину» Луи-Филиппу, отпрыску Орлеанской ветви Бурбонов. В Париже из мостовых снова выворачивались булыжники, и после перерыва в сорок один год парижане вновь устремились на баррикады. Помериться с ними силами предстояло Рагузе, или Мармону, как его называли некоторые, — тогдашнему губернатору Парижа, который, как ожидалось, и должен был рассеять толпы и спасти правительство. Однако с тех пор, как кадету-артиллеристу пришлось иметь дело с такого рода ситуацией, прошло очень много лет, и рядом с ним не было ни Наполеона, чтобы запланировать применение пушек, ни Мюрата, чтобы доставить их. Народное движение вымело из Парижа и Карла, и его двор, а затем и самого Мармона. Пост военного министра был предложен новым королем старому Сульту. В том же богатом событиями 1830 году в Иэре скончался Сен-Сир.
Сульт, которому исполнилось шестьдесят один год, не без удовольствия снова ощутил себя в центре внимания. Он, видимо, не переставал поздравлять себя на протяжении всего своего пути в столицу, поскольку скрижали судьбы наконец перевернулись и теперь уже не он, а Мармон спасался в наемной карете.
Для человека, не позволившего утвердиться на престоле династии Наполеона и проголосовавшего за казнь маршала, своего собрата
