Маршалы Наполеона. Исторические портреты - Рональд Фредерик Делдерфилд
Глава 21
Путь в Валгаллу
К этому времени из двадцати шести паладинов Наполеона семерых уже не было в живых, и все семеро погибли насильственной смертью. Ланн и Бессьер, ученик красильщика и цирюльник, погибли на поле боя, как и сын князя Понятовский. Бертье выпал или бросился из окна с какого-то высокого этажа, а Брюн пал жертвой самосуда толпы. Мюрат и Ней были расстреляны. Теперь, после того как маршалы получили столько ранений и провели полжизни на войне и в лишениях, к кое-кому из их компании начали подбираться болезни, поскольку все они были физически истощены, а некоторые еще и далеко не молоды. У каждого из маршалов были раны, и зимой с ее морозами и дождями эти раны, полученные под Риволи и у пирамид, начинали ныть и болеть, а ревматизм, накапливавшийся в их костях за годы походов, подтачивал последние силы. Войны ушли в прошлое, действительно ушли. Лишь через половину столетия Европа увидит передвижение таких же гигантских армий, которые она видела за истекшие двадцать лет. Конечно, происходило немало локальных войн, но они, в сущности, были заурядным явлением, и солдаты, участвовавшие в молниеносном нападении на Ульм или долгом походе на Москву, едва ли могли считать их настоящими войнами. Остававшиеся в живых девятнадцать маршалов стремились порадоваться столь тяжело доставшимся им покою и тишине. Теперь, когда старые товарищи собирались поболтать или выпить по стакану вина, их войны разыгрывались на бумаге или в беседах у камина.
Виктор, Удино, Мармон и Макдональд находились у Бурбонов в фаворе. Даву они по-прежнему ненавидели, отчего, впрочем, ему не становилось ни жарко, ни холодно. Сен-Сир, получивший должность военного министра, не принял благородное предложение Даву отменить суд над группой занесенных в проскрипционные списки офицеров. Зато Макдональд предупредил этих людей и дал им достаточное время, чтобы найти себе убежище до тех пор, пока не поостынут страсти. Виктор же следовал иным курсом. Он вылавливал и передавал в руки полиции любого бонапартиста, до которого только мог дотянуться. Сен-Сир продолжал гнуть свою линию индивидуалиста. Если он с кем-либо не соглашался, будь то роялист или сторонник Наполеона, он объявлял об этом резко, ледяным тоном и закрывал за ним дверь.
Ровно через год после катастрофы при Ватерлоо маршалы потеряли одного из своих товарищей, первым ушедшего из жизни естественным путем. Ожеро, кондотьер и герой столь многих приключений, спокойно умер в своей постели в возрасте пятидесяти девяти лет. Учитывая его богатый послужной список, можно сказать, что это — более чем солидный возраст. Он уж забыл считать, сколько раз бывал на волосок от смерти. Маршал участвовал в большем количестве сражений, чем любой из них, сражений, которые происходили еще до революции, когда ему, «солдату удачи», русское правительство платило за то, что он убивал турок. Он умер богатым человеком, в собственном замке, и, подобно большинству маршалов, был похоронен на знаменитом кладбище Пер-Лашез, где в безымянной могиле уже покоился Ней.
Следующей жертвой времени пал очень старый друг и единомышленник Ожеро. В начале апреля 1817 года Массена разжал руки, державшие железной хваткой ящики с золотом, и отправился за добычей в совсем иной мир. Когда семь лет назад он отказался вести армию в Португалию, сославшись на нездоровье, это не было пустой отговоркой. В шестьдесят один год он был уже старым, очень старым человеком. Незадолго до своей кончины он имел сомнительное удовольствие встретиться в Париже со своим старым соперником по Испании Веллингтоном, и два мастера стратегии обменялись воспоминаниями о тех днях, когда стояли лицом к лицу на редутах Торрес-Ведраса. «У меня из-за вас все волосы поседели», — заметил ссутулившийся князь Эсслингенский. «Мы квиты», — великодушно парировал Веллингтон.
Спустя одиннадцать месяцев внимание общественности оказалось прикованным к еще одному маршалу. В Швеции на трон взошел Бернадот. Он был весьма популярным наследным принцем и обещал быть великолепным королем. Шведские солдаты, так истово прославлявшие милости, оказанные им, когда он захватил их в плен в Любеке в 1806 году, не имели никаких оснований сожалеть о своем выборе. В качестве одного из самых благородных жестов, совершенных им после окончания всех войн, можно назвать предложение, сделанное им старшему сыну Нея. Он предложил ему должность в шведской армии. Надо сказать, что бывший маршал и князь Понте-Корво уже никогда не возвращался на родину, и его супруге Дезире приходилось довольствоваться шведскими магазинами и шведскими сплетнями.
В декабре 1818 года в возрасте шестидесяти четырех лет скончался маршал Периньон, которого тоже похоронили на кладбище Пер-Лашез. Через год в возрасте семидесяти семи лет ушел из жизни маршал Серюрье. Послужные списки двух этих маршалов восходят еще к тем дням, когда французские солдаты шли в бой с напудренными косичками. Оба пережили десятки бунтов, революцию, две реставрации, но национальные катаклизмы мало повлияли на их характер. Оба начали и закончили свою карьеру как дисциплинированные, педантичные солдаты ушедшего века. Франция вспоминала бы о них с большей теплотой, если бы во время процесса Нея они вели бы себя так же, как их старый товарищ по оружию Монси.
После кончины Серюрье Бурбоны прекратили охоту на ведьм, и была объявлена всеобщая амнистия. Непреклонные и озлобленные бонапартисты начали возвращаться во Францию, где теперь они могли обсуждать дни своей славы не только шепотом. Непредсказуемый Сен-Сир замолвил словечко за Сульта, и человек, когда-то мечтавший стать деревенским пекарем, а несколько позднее — королем Северной Лузитании, смог вернуться во Францию без каких-либо оправданий и снова дышать воздухом родной страны. В жизни Никола Сульта удача уже сыграла очень большую роль, но судьба еще щедро одарит его в дальнейшем. Пройдут года, и он станет самым знаменитым ветераном из всех.
В сентябре на зов в Валгаллу откликнулся самый старший маршал. Келлерман де Вальми скончался в возрасте восьмидесяти пяти лет за два дня до смерти своего старого друга Лефевра.
