Лидия Чуковская - Дневник – большое подспорье…
После катастрофы – в Киев стали подавать лишние 42 поезда в сутки. Беженцам все равно не хватало мест. Старики и взрослые молили уезжающих взять с собою детей и подавали их в окна вагонов.
Затронуты сильным облучением: Киев, Гомель, Припять и мн. др. Все скрывается. Населению стали указывать, как себя вести – слишком поздно. Разнобой. То вода безопасна, то опасна. Не ешьте этого – нет, того. Не пускайте детей на улицы. Люди сидят в квартирах с заклеенными окнами. Жара. Всюду нужны рабочие руки, а потому отпуска отменены. Слух: в течении пяти лет весь Киев вымрет.
Когда начался пожар – охрана оказалась совершенно необученной. Вызвали пожарных, обыкновенную пожарную часть, в обыкновенной одежде. Все погибли. (У нас пишут двое.) Вызвали военную часть, тоже не объяснив. Опять – гибель.
До сих пор не умеют погасить пожар. Два реактора погибли, третий тлеет. Если взорвется четвертый – это будет взрыв атомной бомбы. Тем не менее, население не эвакуируется.
Судя по западным передачам – они ровно ничего не знают толком. «Катастрофа в Чернобыле». И только. А это не в Чернобыле, это две республики и несколько поколений.
Говорят, когда начался пожар, киевские власти просили Москву разрешения отменить велогонки. Нет! А сейчас в Москве проводится нечто вроде олимпиады: «Игры доброй воли». Да уж, сейчас как раз самое время играть. Медали! Злодейская воля в действии.
15 июля вторник Москва. А я сейчас читаю «Сталинград Василия Гроссмана»[534]. Очень важная книга. Видно время; виден Семен Израилевич; главный герой – не очень, но письма замечательны.
1 августа 1986, Переделкино, пятница. По радио – пересказ какой-то американской книги (Стоун?) «Мы погибаем от развлечений». Книга умная. Хотелось бы прочесть. Автор пишет, что в результате изобилия информации, американцы дезинформированы, потому что телевизор показывает им всё, они теряют масштабы, они все знают поверхностно (он прав: см. «шоу» об Ахматовой, Цветаевой и пр.), т. е. ни о чем ничего.
Им нужно учиться читать.
17 февраля 87, вторник, Москва. Дома! Люше звонил Игорь Иванович Виноградов, она с ним встретилась по его просьбе. Он теперь заведует прозой при Залыгине в «Новом Мире». Он попросил отрывки из «Записок об АА», чтоб попробовать напечатать в журнале. Я отказалась… Эта книга при сокращении, при отборе, при отрывках – теряет всё. Тут нужна календарная монотонность, кажущаяся непосредственность, кажущаяся наспех, случайность, «что попало». «Записки» дам (кому?) только целиком…
29 августа 88, Москва, понедельник. Звонил из Ленинграда Лурье. «Просто так». Приятные новости: он нашел и воспоминания о Горьком, и заплаты к «Полуоткрытой двери» (т. е. места, восстановленные Алексеем Ивановичем после цензуры)[535], и мн. др. интереснейшее. Собирается публиковать в № 12 «Невы» какие-то записи (?) Алексея Ивановича о Солженицыне и отрывок из какого-то моего письма к Алексею Ивановичу по поводу А. И.[536] Сказал, что моих писем к Алексею Ивановичу – сотни![537]
21 сентября Москва 88. Прочла в «Новом Мире» Чудакову «Без гнева и пристрастия»[538] – статью, насквозь пропахшую ОПОЯЗом – так, идет сейчас битва за напечатание «Вавича», а она – людям, которые не имели возможности его прочитать – заранее говорит: «Неудача романа Бориса Житкова “Виктор Вавич” объясняется так-то…» и дальше не помню что – кажется распад формы романа и т. д.
Вообще я поняла, что никакой «литературный процесс» меня не интересует и никогда не интересовал. Меня интересует художник, как мастер и человек. Ну, я дочь своего отца. Меня интересует Пастернак, а не «Центрифуга», Маяковский, а не футуристы, Пушкин, а не «Арзамас», Ахматова, а не акмеизм, Блок, а не символизм.
4 октября [ноября] 88, пятница, Переделкино. Слышала по радио, как Андрей Дмитриевич во весь голос осудил Горбачева за соединение обоих мест: главы партии и главы государства… А все мои мечты о санатории в Америке лопнули: он летит всего на 5 дней! (Я позвонила, подошла Люся. – Да почему же так ненадолго? В Америку! «Он хочет вернуться через 5 дней потому, что теперь он Член Президиума АН, а там будут обсуждать очень важный водный проект – Андрейка хочет протестовать. Выбирая его, они думали, что он будет только красоваться почетно, а он собирается работать».)
Бедный, дорогой, великий Сахаров.
16 ноября 88, среда, Переделкино. С большой радостью слушаю по радио Америки отчет о триумфальной поездке и выступлениях Андрея Дмитриевича. Слушаю не только отчеты, а его голос. Говорит с запинкой, но очень логично и просто, без газетных штампов. Когда слышу, хочется слышать еще и еще – этот голос, эту картавость, эти мысли с запинкой… А мысли таковы: Запад должен поддержать перестройку, потому что гибель перестройки – это гибель всего, но надо любить ее не слепо, а трезво. И дальше идет серьезнейшая критика: слияние власти Советской и Партийной ведет к диктатуре; хозрасчет без права свободной конкуренции приведет к новому вмешательству государства в экономику; Горбачев пытается ввести демократию не демократическими методами… Говорил конечно и о наших политзаключенных, которые сидят по тюрьмам, и о вреде новых указов: запрете демонстраций, законе о печати и пр., что скоро рухнет нам на головы…
7 января 89 г. Суббота, Москва. Читала и другую Лидию: Гинзбург. В «Неве». Записная книжка. Многое умно и метко, кое-что замечательно. Портит же для меня эти записи приверженность автора к Вите, Грише, Осе[539] и прямо-таки бесит симпатия к Л. Ю. Брик. Сидит вокруг нее мужской гарем, ей скучно, и они готовы, чтобы красотка, упаси Бог, не скучала, создать ЛЕФ… Гадко, мелко.
О К. И. сквозь зубы. Он дескать сам лучше своих писаний. «Он чрезвычайно умен, хитер и обаятелен»… Он потому и был обаятелен, что был талантливый писатель; а они его не терпели именно за талант. В статьях Ося и Гриша были бездарны, как пни. Что касается хитрости… то нет, Дед был простодушен. У него были пороки худшие, чем хитрость (он был слабый человек), но хитрости как раз и не было. Он был органически демократичен, органически добр и мощно талантлив. Его пороки? Легкомыслие; отстранение от себя всего, что мешало литературе (порок ли это, впрочем), легковерие.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});