Лидия Чуковская - Дневник – большое подспорье…

Никого ни от чего.

Нравственность. Из чего она растет? А. И. объяснял мне, что без религии нравственность построить нельзя. Нет, из религии она не выводима, не построяема.

Искусство? Искусство также не учит нравственности, как и религия. Талант и гений соединимы с любым злобным действием, бесчестным поступком, бесчеловечьем. Шостакович гений плюс что угодно: плюс трусость, например. Достоевский гений + человеконенавистничество, антисемитство, позор рулетки. Твардовский? Вместе с большим талантом – мелкая мстительность, злобность, презрение к людям; женоненавистник и бабник в одном лице; невоспитанность, грубость, партийная цекистская спесь.

А какими нравственно доблестными бывают люди!

«Нравственности учит вкус, вкусу же учит сила», – сказал Пастернак – не указав увы! какая сила, и откуда она берется. Но он попадает где-то возле.

Вкус это где-то возле чести.

Нравственность, рожденная честью, красива. Бесчестный поступок уродлив.

Поступая против чести человек тем самым поступает против совести.

Где честь и совесть, там и слово (Нравственность человека в большой степени определяется его отношением к слову. Толстой). Нравственный человек не станет жить по поговорке:

«Брань на вороту не виснет».

А откуда она все-таки берется – нравственность?

17 марта 86, понедельник, Москва. В пятницу вечером, перед моим отъездом, в 7 ч. – звонок. (Это на даче). Женщина. «Я к Вам от Евг. Ал. Евтушенко». Передает несвязный рассыпающийся мятый бумажный пакет. Оказывается, Солсбери[527] прислал с Евтушенкой для меня глазные капли. Спасибо! Евтушенко трогателен, ибо прилетел в пятницу утром, звонил Люше и пр. – и вот доставил в тот же день. Но увы! Капли дополнены подарком: т. е. книгой стихов Евтушенко! Надпись сбивчивая, спьяну или после бессонной ночи. Стихи – я прочла одно – очень плохие.

Однако я сочла нужным благодарить за заботу. Вчера дозвонилась.

Диалог интересный. Я благодарила. Он – мне:

– Я прочел об АА ваши книги. Это прекрасно и т. д. Веришь каждому слову.

В ответ на похвалы я все-таки сообщила ему, что АА не любила эстрадных выступлений. Процитировала рампу, lime light, позорное пламя и пр.[528]

Он возразил – АА не права, для некоторых стихов эстрада необходима. Маяковский, Пастернак и пр.

Спорить я не стала.

На этом бы и кончить – ан нет. Дальше – удивительное.

Он: – Знаете, кто написал лучшие стихи на смерть АА? Те двое, которые никогда не видели ее живою. Смеляков и я. Лучше всех – я! Увидел ее в гробу, в морге, и написал. Вы читали?

– Нет, к сожалению, глаза, слепота и пр.

Он: – Они всюду есть, и в моем трехтомнике тоже. Пусть вам найдут[529].

– Хорошо.

– Сейчас я расскажу вам, как я разговаривал с нею по телефону. Я впервые прочитал ее стихи в конце 50-х, в «Лит. Газете». Я пришел в восторг и позвонил ей. Вот что она сказала мне: «Евгений Александрович, я бесконечно тронута, что вы, вы, о ком скучают сейчас все красивейшие девушки Москвы, а может быть и мира; что вы, потрясающий своей поэзией стадионы – нашли минуту оторваться от творчества, чтобы позвонить мне, всеми забытой старухе».

Я не сомневаюсь в точности этого рассказа. Но кто же он? Я думала, он по крайней мере умен, а он, оказывается, не понял, что получил по морде, он думает – она всерьез.

3 июня 86. Чернобыль. Слухи: все московские больницы переполнены больными оттуда. Здешних больных некому лечить и оперировать. Считается, что жизнь сокращена более чем ста тысячам человек. Говорят, тамошние сторожа и пожарные когда-то получили необходимые скафандры и пр., но распродали их местным рыбакам. К аварии подготовлен не был никто. Несчастных гасителей на полдороге с места пожара выносили на руках мертвыми или полумертвыми. В Киеве всем беременным женщинам предписано делать аборты – чуть ли и на восьмом месяце.

Иностранцы не имеют более права привозить с собою счетчики Гейгера.

Слухи о том, какие фрукты и овощи на здешнем рынке облучены, а какие – нет; безопасно ли здешнее молоко – никто не знает.

В наших газетах появляются статьи о катастрофе. (Замолчать ее не удалось). В стиле Алексина[530] изображается, как прежде всех кинулись спасать станцию и людей – коммунисты. Патока, ложь, привычное слащавое искажение истины.

Многие поняли: и войны-то теперь не требуется, чтобы уничтожить – убить отравой – любой народ или всё человечество. Местные (или чужеземные) террористы взрывают 2–3 электростанции и – конец.

Ответ на статью Карякина – «Не опоздать!»[531] Опоздали.

10 июня 86, Москва, вторник. Прочла статью Тамары Шилейко о Вл. Шилейко[532]. Существенно; бездарно; материала груда; не без подлости. (Относительно меня: украдены 2 цитаты из моего I тома, процитированные Жирмунским. Соединены. Характеризует она их так: «Сведения из третьих рук». Почему – не из уст АА?). Во всяком случае статья очень содержательная, как свалка материала, которым воспользуется будущий биограф или творец. Два человека – Шилейко, погруженный в клинопись и АА – в свои стихи, оба туберкулезные, поженились. Годы 1918–21; есть вообще нечего; а тут еще ни он, ни она не желают заниматься бытом. АА только что из дома Гумилевых, где всё делала за нее свекровь (не говоря уж о камеристке, няньке, горничной). Ну вот их брак уже по одной этой причине оказался немыслим.

Она написала «Черный сон». «Стала жесткой и припадочной». Еще бы! А он просто умер от tbc в 30-м году. Вторая жена, вероятно, не писала стихов, но выходить его было уже поздно[533].

8 июля 86, вторник. Еще Москва, день. Слухи о Чернобыле:

С уезжающих из Киева берут подписку в том, что они ничего никому не расскажут.

Сначала – и то, дней через 5–7 – вывезли школьников, и только потом – детские сады. Затем вернули старших школьников: нужны рабочие руки. Облученные подростки называют себя «смертниками» и потому – раз мы всё равно умрем! – безобразничают.

После катастрофы – в Киев стали подавать лишние 42 поезда в сутки. Беженцам все равно не хватало мест. Старики и взрослые молили уезжающих взять с собою детей и подавали их в окна вагонов.

Затронуты сильным облучением: Киев, Гомель, Припять и мн. др. Все скрывается. Населению стали указывать, как себя вести – слишком поздно. Разнобой. То вода безопасна, то опасна. Не ешьте этого – нет, того. Не пускайте детей на улицы. Люди сидят в квартирах с заклеенными окнами. Жара. Всюду нужны рабочие руки, а потому отпуска отменены. Слух: в течении пяти лет весь Киев вымрет.