Анатолий Рыбаков - Роман-воспоминание

Предвидел ли я сам конечный результат перестройки? В то время, в 1986 году, нет, не предвидел. Я опасался реставрации сталинизма в его брежневском исполнении, ощущал эту опасность справа, со стороны партноменклатуры, не желающей поступиться своей властью и привилегиями, но никогда не думал, что именно партноменклатура захочет другой власти, власти денег, не представлял себе их способности к подобному перевоплощению. Этот слой казался мне окостеневшим, замшелым в привычном стиле жизни, я не ожидал от них этакой прыти, не мог помыслить, что ради «мерседесов» и банковских счетов за границей они с такой легкостью развалят государство, созданное трудом и защищенное в войне кровью их отцов и дедов.

В Бостоне проживало много новых эмигрантов из Советского Союза, встреча была организована в одной из самых больших аудиторий города. Зал был набит битком. Именно здесь впервые прозвучало слово «Чернобыль». Одна из слушательниц возмутилась, почему советское правительство умалчивает об этой страшной катастрофе, и почему ничего не говорю о ней я?! Какой Чернобыль, какая катастрофа?.. Мне действительно ничего не было известно: английским не владею, местных газет не читал.

Более подробно о Чернобыле я узнал от Такеров в Принстоне, куда мы с Таней прилетели из Бостона. Авария произошла в ночь с 25 на 26 апреля. Но советская пресса и радио фактически молчат, никакого правительственного сообщения нет, никто из руководителей страны не выступил. Такер ссылался на мнение принстонских ученых: те предполагают, что по своим последствиям для России и близлежащих стран Европы взрыв в Чернобыле может оказаться самой страшной атомной катастрофой.

Я был поражен молчанием Горбачева. В такой момент не обратиться к народу?! Не объявить случившееся национальным бедствием и сплотить тем самым людей? Уйти в сторону! К чему он приведет страну? Что ждет всех нас?!

В гостеприимном доме Такеров мы провели сутки. Поездили по Принстону, уютному университетскому городку, видели здание, где работал Эйнштейн, побывали на ежегодном представлении студенческого театра.

История Роберта и Жени такова. В начале войны молодой аспирант Гарвардского университета Роберт Такер прошел интенсивную программу изучения русского языка и был направлен в посольство США в Москву для составления сводок русской прессы. В Москве он познакомился со студенткой Полиграфического института (тот же институт, кстати, окончила моя Таня) Женей Пестрецовой. Они полюбили друг друга и в августе 1946 года поженились, собираясь по окончании срока службы Роберта уехать в США. Но в 1947 году в СССР вышел указ, запрещающий браки между советскими гражданами и иностранцами. Закон не имел обратной силы, и все равно женам иностранцев виз не выдавали. Женя получила визу только после смерти Сталина. Тут же они уехали в США, где Роберт стал ученым, а Женя почти 25 лет преподавала в Принстоне русский язык. Однако Роберт вывез из России не только жену и помощницу. Пробыв там около десяти лет, он на себе, своей судьбе и судьбе Жени ощутил сталинский гнет, десять лет размышлял о Сталине и продолжал заниматься исследованием этого персонажа, вернувшись в Штаты. Результатом чего и явилась упомянутая мною его книга о Сталине. Издана и вторая книга, в работе – третья.

На следующий день вместе с Такерами, на их машине, мы отправились в Нью-Йорк, в громадное здание на Avenue of the Americas, на встречу с руководителями журнала «Тайм».

Поднялись на 24-й или 27-й этаж, где помещался фешенебельный ресторан. Подождали немного, и вот в конце коридора появились руководители «Тайма». Впереди шел Генри Грюнвальд, плотный, приземистый, с хмурым лицом, за ним его помощники Рей Кейв и Строб Талбот. Внушительная процессия, и шествовали они внушительно. Генри Грюнвальда и Рея Кейва мы видели по телевизору в Москве: они брали интервью у Михаила Горбачева. Сильные журналисты.

Стол был накрыт для ланча.

Переводил Такер. Знал русский язык и Строб Талбот. После недолгой светской беседы о наших американских впечатлениях приступили к делу. Такер и Талбот зачитали свои отзывы о романе, я коротко изложил положение с его публикацией. Грюнвальд спросил, готов ли я заключить контракт на публикацию романа в США с их дочерним издательством «Little Brown» и каковы мои условия. Я ответил, что не теряю надежды на издание романа в Советском Союзе и потому подписать контракт сейчас не могу. «Тайм» должен подождать ровно год – до 8 мая 1987 года. Если за это время роман не выйдет в СССР, я им разрешаю издать его в США, если же его издадут в СССР, то обещаю официально, через ВААП, дать им право на издание.

– Значит, мы можем переводить? – спросил Грюнвальд.

– Пожалуйста.

– Какие же гарантии, что мы в конечном счете получим права?

– Гарантии? Гарантия – мое слово.

Наступило молчание. В Америке всякий договор должен быть юридически оформлен. А тут просто «слово». Что-то неожиданное прозвучало для них в моем ответе. Они переглянулись, но никто мне не возразил, перед ними сидел писатель из другого мира, с другими представлениями, другими понятиями.

– Хорошо, – сказал Грюнвальд, – начинаем перевод и ждем до восьмого мая будущего года.

Когда в апреле 1987 года роман начал публиковаться в СССР, из Америки на него поступили заявки от издательств, более крупных и мощных, чем «Little Brown», но я сдержал слово и отдал право печатания именно ему.

33

Мы прилетели в Москву 12 мая. Тут же я позвонил в ЦК Кузнецову, напомнил об обещании Яковлева принять меня после возвращения из США.

– Доложу Александру Николаевичу и перезвоню вам.

Яковлев принял меня через две недели. Встреча была назначена на 11 часов утра, потом перенесена на 2 часа дня. Приехали мы на Старую площадь, Таня осталась ждать в машине, а я отправился к Яковлеву, ставшему в ту пору уже секретарем ЦК КПСС. Второй после Горбачева человек в партии и, как поговаривали, инициатор и теоретик перестройки.

Коренастый человек с залысинами, с приветливым лицом. Принял меня дружелюбно:

– Здравствуйте, Анатолий Наумович, очень рад встрече с вами.

Я ответил ему так же дружелюбно, относился к Яковлеву с уважением, в начале семидесятых читал его статью «Об антиисторизме», направленную против отечественных черносотенцев. Сразу спросил: читал ли он мой роман или только слышал о нем.

Поколебавшись немного, он ответил:

– Мы с вами взрослые люди, фронтовики, будем говорить без обиняков, прямо и честно, да, я читал ваш роман, но не как секретарь ЦК, а как директор Института экономики. Штука сильная, написана хорошо, читается великолепно. Но у меня два замечания. Первое – вина Сталина в убийстве Кирова не доказана. Хрущев пытался доказать, но не сумел. Будучи послом в Канаде, я прочитал массу литературы на эту тему, злобной, антисоветской и бездоказательной. В вашем романе действуют исторические личности, значит, вы должны придерживаться исторических фактов, а этот факт не доказан. Второе возражение – в романе много сексуального. Молодые люди, девицы только и думают, с кем бы переспать. Я тоже был молодой, но в наше время так не думали…