Томас С. Элиот. Поэт Чистилища - Сергей Владимирович Соловьев
«Бёрнт Нортон принадлежит графам Хэрроуби… во время посещения Элиотом и Эмили Хейл поместье было почти необитаемым»[564].
Шаги откликаются в памяти
До непройденного поворота
К двери в розовый сад,
К неоткрытой двери. Так же
В тебе откликнется речь моя.
Но зачем
Прах тревожить на чаше розы,
Я не знаю.
Отраженья иного
Населяют сад. Не войти ли?
– Скорее, – пропела птица, – найди их, найди их
За поворотом. В первую дверь
В первый наш мир войти ли, доверясь
Песне дрозда? В первый наш мир.
Там они, величавые и незримые,
Воздушно ступали по мертвым листьям
В осеннем тепле сквозь звенящий воздух,
И птица звала, как будто в ответ
Неслышимой музыке, скрытой в кустах,
И взгляды невидимых пересекались,
Ибо розы смотрели навстречу взглядам.
У них в гостях мы были хозяева
И двигались с ними в условленном ритме
Пустынной аллеей взглянуть на пустой
Пруд, окруженный кустами букса.
(Пер. А. Сергеева)
В наши дни Л. Гордон посетила поместье.
«Когда Элиот говорит, что розы выглядели так, будто на них смотрят, это не было поэтической фантазией. Прямой путь к прудам вел между двумя рядами роз (те, которые видела я, были красными), наклонявшихся к середине, словно охваченных вниманием, в то время как посетитель проходил через арку XVIII века или, подобно Элиоту и Эмили, спускался по ступеням, обойдя край живой изгороди, чтобы неторопливо идти по дорожке, вдыхая густой аромат распустившихся цветов. Лица роз, повернутые к идущему и слегка склоненные к дорожке, создавали исключительное впечатление процессии, движущейся вперед через расступившуюся толпу – как при бракосочетании – к арене, образованной прудами…Пойти в Бёрнт Нортон – словно открыть затерянный мир…»[565]
Парк был разбит в XVIII веке для баронета сэра Уильяма Кейта. Позже он сошел с ума, сжег усадьбу и сгорел сам – отсюда и название «Сожженный Нортон».
У Элиота самое раннее отражение работы над поэмой, впоследствие названной «Burnt Norton» можно найти в отрывке, оказавшемся среди черновиков к «Убийству в соборе». Он пометил его Bellegarde – в романе «Американец» Г. Джеймса герой знакомится во время поездки в Европу с семьей Бельгард и влюбляется в их дочь. Она вроде бы отвечает взаимностью, но потом все резко обрывается. Отрывок содержит наброски строк, вошедших позже в «Бёрнт Нортон» и в пьесу «Семейный сбор» («Family Reunion»).
«Заказ» на пьесу о Томасе Бекете предшествовал визиту в Бёрнт Нортон. То, что работа над поэмой началась до посещения заброшенного поместья и сада, давшего ей название и вдохновившего Элиота на, быть может, самые сильные ее строки, помогает понять, насколько стиль его творчества далек от прямолинейного. Погружение в работу позволяло отложить принятие решений, которые могли бы изменить ход всей жизни. «Бельгардский отрывок» оказался среди черновиков к пьесе, над которой Элиот интенсивно начал работать позже.
На долю Эмили выпало ожидание. «В будущем нет ответа на проблему сегодняшнего дня, – писала она президенту своего колледжа, – и вопрос между Востоком и Западом действительно состоял в том, что им никак не встретиться, как давно сказал м-р Киплинг»[566].
Дж. Мак-Феррин стажировалась в Италии. Из Англии Эмили одна поехала в Италию и присоединилась к ней в Риме. В марте, уже зная, что потеряла работу в Скриппсе, она ненадолго вернулась в Англию, но пасхальные каникулы проводила вдвоем с Мак-Феррин на острове Гернси. Неудивительно, что та стала ее конфиденткой. Более неожиданно то, что и Элиот стал относиться к Мак-Феррин доверительно. Возможно, ее присутствие помогало ему обходить острые углы. Летом 1935-го он предложил поселить обеих женщин у себя (он вновь снял коттедж в Чиппинг-Кэмдене), подчеркнув в разговоре с Дженет, что у Эмили будет отдельная комната. Судя по письмам Элиота, именно на эти дни приходится посещение Бёрнт Нортон.
Из-за Эмили Элиоту пришлось познакомиться с иной стороной «нормальности». Для него семья и семейная история значили много, но он не особенно зависел от своих родственников. Не так было с Эмили.
Элиот отмечал свое 47-летие в Чиппинг-Кэмдене. Вечером пятницы вместе с Эмили он побывал на оперетте Гилберта и Салливена «Йомены гвардии» в Стрэдфордском театре. В субботу состоялся торжественный ужин. Произносились тосты, он читал стихи на случай. В целом он был доволен праздником. После него он всячески благодарил «тетю Эдит» и писал, что чувствовал себя у Перкинсов «как дома».
В действительности его очень раздражала зависимость Эмили от ее тети. Миссис Перкинс вела дом с решительностью менеджера. Мистер Перкинс казался пешкой в ее руках. Командовала она и Эмили, причем та покорно склонялась перед волей старших.
Позже, осенью, к Эмили приехала мать. Они поселились в Лондоне недалеко от Элиота. Мать ее, однако, страдала от проблем с психикой. Увлекаясь спиритизмом, она всюду видела «духов». Однажды Элиот обедал с обеими женщинами. Посмотрев на Элиота, мать Эмили вдруг заявила, что он выглядит в точности как ее покойный муж и, скорее всего, является его перевоплощением.
Сложным было и положение Эмили по отношению к английским друзьям Элиота. В. Вулф в переписке, не заботясь о точности, могла называть Эмили «этой богатой американской леди» и объяснять ее скованность «снобизмом». Элиот, собираясь представить ее Оттолайн Моррелл в 1934 году, мог говорить о ней как «об исключительной личности, хотя это может быть и не сразу очевидно». Леди Оттолайн утверждала, что пыталась с ней подружиться, но вскоре записывала в дневнике «…эта ужасная американка мисс Хейл. Она, как старший сержант, совершенно невыносима. Но Том водит ее с собою повсюду…»[567]
Эмили в свою очередь переживала по поводу отсутствия университетского образования и своей недостаточной светскости, чувствуя неприятие, которое усугублялось ее собственной скованностью.
Вот как она видела блумсберийцев.
Вулфы принимали их в своей городской квартире. Вверх вели три крутых лестничных марша. С первой площадки был вход в квартиру. Дверь открыла служанка. Второй, более узкий марш, вел на следующий этаж, где в гардеробной можно было оставить верхнюю одежду. Еще одна узкая лестница привела в маленькую гостиную с низким потолком. Там их ждали Вулфы с пришедшим ранее молодым поэтом Стивеном Спендером.
Горела только маленькая лампа на квадратном чайном столике.
«Миссис Вулф поднялась, чтобы приветствовать меня…весьма высокая стройная женщина в ничем не примечательном темном платье, поверх которого была наброшена короткая кофта из темного вельвета. Простая темная одежда выгодно оттеняла маленькую
