Дмитрий Балашов. На плахе - Николай Михайлович Коняев

летописным источникам, драгоценным свидетельствам современников, трактатам иконописцев и, конечно же, не оставлял без внимания любой исторический трактат, вышедший из-под пера многочисленных отечественных и зарубежных писателей. Мне были одинаково интересны фундаментальные труды Татищева, Карамзина, Соловьева, Ключевского, Платонова и отдельные публикации, умещавшиеся на нескольких страницах. С большим вниманием и, не побоюсь сказать, почтением, прочитывал я многотомные сочинения на различные исторические темы, написанные представителями популярного жанра. Делая скидки и поправки на явно ощутимые элементы литературных вымыслов и домыслов, благодарил я авторов историко-литературных хроник, попытавшихся воскресить в людской памяти времена давно минувшие и постаравшихся реконструировать нравы, обычаи, привычки и даже внешний облик наших славных предков. Каждая из прочитанных книг помогала в накоплении знаний о прошлом Отечества, а к некоторым из них и по сей день тянется рука, хочется перечитать наиболее яркие и запомнившиеся страницы. К числу самых любимых и значимых историко-литературных хроник отношу я прежде всего величественную сагу, сложенную талантом, трудом и поистине артистическим мастерством Дмитрия Михайловича Балашова. Без всяких скидок, уступок и оговорок отношу я его исторические романы-хроники к классическим образцам отечественной литературы. Работавший в одно время с такими яркими и талантливыми ее представителями, как Валентин Распутин, Василий Белов, Виктор Астафьев, Евгений Носов, Владимир Богомолов, Федор Абрамов, он органично вписался в эту блистательную плеяду чародеев русского языка.

Главная составляющая творчества могутного писателя, каковым предстал перед читателями Дмитрий Балашов, конечно же, огромный талант, дарованный ему Богом. Но и рабочее повседневное служение любимому делу не может не восхищать ценителей его литературы. Он до малейших деталей и подробностей знает отечественную историю, а уж о письменности и говорить не приходится. «Слово о Законе и Благодати», «Повесть временных лет», «Слово о полку Игореве», все без исключения летописные своды, необъятная житийная и святоотеческая библиотека изучена им пытливо, с примеркой на себя и на нынешние времена. Он никогда не позволяет себе опуститься до механического цитирования и безапелляционного заимствования источников. Все продуманно, осмысленно, пережито заново. А это позволяет создавать образы и характеры правдивые, показывать героев многочисленных балашовских книг, живущих и поступающих соответственно коллизиям и обстоятельствам давно минувших лет. Дмитрий Балашов – человек гордый, независимый и честный, никогда не позволяет себе опуститься в своих трудах до дешевой стилизации, опрощенности или мелкотравчатости. Он под стать своим героям – строителям и радетелям русской государственности. Могу без обиняков утверждать – в сочинениях Балашова нет ни одной поверхностной страницы, написанной для заполнения вакуума. А жизнеописание Святого Сергия Радонежского – главного подвижника и заступника нашего государства – соединяет в себе лучшие элементы житийной литературы и блестящее писательское озарение.

Многие нынешние поденщики литературные из кожи вон лезут, дабы приобщиться к русской идее. Да не все то золото, что блестит. Тужатся они, пыжатся. Щами и похлебкой питаются, квасом черный хлеб запивают, языком народным изъясняются, а балашовского прозрения достичь не могут. Лампада чадит, молитва вяла и сбивчива, да и суета повседневная заедает. А рядом много славильщиков, искренности лишенных, лицемерно их нахваливают, а заблуждения приветствуют. Не говорю уже о либерал-демократических щелкоперах, подобных Аксенову, Войновичу или Ерофееву с Поповым, для которых матожком по девственному русскому слову пройтись – медом не корми.

Полвека почти занимаясь реставрацией икон в Карелии, я обрел здесь хороших друзей, которые интересовались моей работой, оказывали помощь. Современные художники, журналисты, писатели, телевизионщики, актеры и архитекторы приходили на выставки вновь открытых икон, читали мои статьи, покупали книги, изданные в Петрозаводске. С Дмитрием Балашовым я познакомился через его маму, Анну Николаевну Гипси. Немолодая женщина добровольно взялась помогать мне при разборе и профилактической помощи иконам, хранившимся в музейном запаснике. Миниатюрная на вид сотрудница, которую, казалось, можно было покачнуть легким дуновением воздуха, трудилась, ни в чем не уступая молодым и мощным коллегам. О ее начинавшем творческий путь сыне я много слышал от петрозаводских знакомых, рассказывавших забавные истории и смаковавших эпатажные выходки научного сотрудника и писателя. Столкнуться же, именно столкнуться, довелось мне с Дмитрием Балашовым в Москве.

В Покровский храм Марфо-Мариинской обители на Ордынке, где находились наши реставрационные мастерские, в морозный январский день влетел, не могу подобрать другого слова, невысокий молодой человек, напоминающий костюмированного статиста из оперы «Царская невеста» или «Борис Годунов». Овчинная шуба, сапоги гармошкой, рубаха навыпуск, подпоясанная витым холстинным ремешком, шапочка, напоминающая сванский войлочный головной убор, подчеркивали нездешнее происхождение посетителя, чье лицо обрамляла живописная густокудрявая борода. Не здороваясь (потом я привыкну к такой манере обращения Дмитрия Михайловича), прямо от незакрытой за собой двери, прокричал он мне в лицо: «Вот вы тут прохлаждаетесь, сигаретки покуриваете. А в Карелии огонь беспощадный уничтожает старые деревянные церкви. Собирайтесь немедленно и будете помогать мне бороться с супостатами». Напрасно было объяснять заонежскому гостю, что я всего лишь начинающий реставратор и студент-вечерник. Раз уж увидел он во мне министра культуры Фурцеву, надо было этой ипостаси соответствовать. Удалось нам тогда кое-что отбить у атеистов, сидящих на охране памятников истории и культуры.

Дальше контакты с Дмитрием Балашовым поддерживались через незабвенного моего друга, писателя Станислава Панкратова, в прошлом году, к сожалению, ушедшего из жизни и оставившего сиротой любимое свое детище – возрожденный им журнал «Север». Много шекспировских страстей, участником которых был Дмитрий Михайлович, поведал мне Стас во время длительных бесед в нашей деревне Ерснево, что расположена насупротив острова с знаменитыми кижскими храмами. Боком выходили моему другу балашовские «страсти роковые». И в Москву приходилось ездить за помощью, дабы не оказался всенародный любимец на лесоповале, и перед карельскими властями на коленях вымаливалось прощение северному Бенвенуто Челлини. Но книги выходили с поражающей регулярностью, всякий раз радуя новизной и добротностью построения.

В дальнейшем наши пути с Балашовым перекрестились в доме моего учителя и старшего друга, Льва Николаевича Гумилева. Дмитрий Михайлович, поняв, что у академика Лихачева – заполошного демократа, интернационалиста и духовника Ельцина и Собчака – ему ловить нечего, буквально прикипел к чистейшему человеку, самобытному ученому и глубоко верующему Льву Николаевичу. Как близки мне вот эти строчки балашовских воспоминаний о Гумилеве: «…Где-то хоть раз в полгода побывать у него, посидеть рядом, пользуясь радушным гостеприимством его супруги Натальи Викторовны, услышать хоть несколько слов, всегда корневых, главных… Да просто… просто прикоснуться, почувствовать себя вновь бесконечно малым, невежественным, и в этом умалении найти просветленное успокоение себе… Стать вновь учеником, дитятею… И кто заменит его теперь? И к кому теперь?»

Однажды Лев Николаевич позвонил мне в гостиницу «Астория» и попросил принять Д.М.Балашова. «Лев Николаевич, это что за новые эскапады «Нестора»? Мы же с