Дмитрий Коваленин - Суси-нуар. Занимательное муракамиедение

– Об этой проблеме – проблеме языка в литературе – я и сам размышляю с давних пор. Вопрос двуязычия или даже многоязычия литературы характерен не только для Европы. Но для среднего жителя Японии писать на каком-то другом языке помимо японского – вещь практически нереальная… Да, я думаю, и у обычного русского человека сегодня писать прозу на чужом языке не получится. И случай с Набоковым только доказывает, что без особой семейной атмосферы, без специального аристократического образования и прочих благоприятных условий, в которых человек рос бы с малых лет, сформировать в себе такую способность крайне сложно.

– В общем, да… Еще простенький детектив, может, кто и напишет, но передавать чужим языком какие-то психологические глубины – пожалуй, дело почти безнадежное…

– Вот я и говорю: воспитываясь в Японии, человек крайне редко соприкасается с другими наречиями. Это очень однородная нация с одноязычной средой. И обычному японцу очень сложно излагать свои мысли на иностранных языках, а уж писать какую-то литературу – вообще на порядок труднее.

– Однако Мураками-сан опубликовал в американских журналах несколько таких рассказов…

– То есть не переводы?

– Нет, сразу на английском писал.

– Да, я помню, он еще до своего официального дебюта собирался что-то писать на английском… Конечно, и среди японцев попадаются такие люди. И в последнее время их становится больше. В метафорах Мураками, как и в общем построении текста его книг, мне лично видится влияние английской языковой среды. Мураками-сан любит использовать индивидуальные сравнения, выражения, которые несколько отличаются от традиционного японского языка. И вот теперь его необычный японский, похоже, начинают перенимать иностранцы. Очень любопытное взаимовлияние.

– Я ведь что хочу сказать. Если автор пишет, не учитывая, что его текст может попасть в руки читателя любой другой страны и культуры, то и литературная ценность произведения будет весьма ограниченной, разве не так?

– Да-да, я хорошо понимаю, о чем вы. Но тот же Диккенс описывал лондонские трущобы XIX века «взглядом изнутри». А ведь это очень локальная, заметим, ограниченная сцена для описаний. Или взять Достоевского с его сценами Петербурга позапрошлого столетия…

– Но дело ведь не в самой сцене действия. На любой сцене действуют живые герои. Разве не важнее то, насколько универсально автор подбирает слова и выражения, чтобы отразить их мысли и чувства? Вот возьмем уже знакомого русскому читателю героя «Охоты на овец». Обычен ли его образ мыслей для среднего японца – или же он рассуждает как «человек мира»? На наш сайт, кстати, постоянно приходят такие вопросы. Почему, дескать, он получился таким похожим на русского? Я пытаюсь отвечать как могу: «Разве? – говорю. – А вы перечитайте внимательнее. Возможно, к этому примешана и личная позиция самого Мураками, не знаю – но это так похоже на классическую дзэн-медитацию. Посмотрите с такой точки зрения – может, он увидится вам большим японцем, чем показалось сначала?» Ну и так далее. Как вам, сэнсэй, кажется: похожи ли герои Мураками на обычных японцев?

– Ну, Харуки Мураками – по-настоящему универсальный писатель. Мне кажется, что от так называемой «традиционной Японии» он в какой-то степени уже оторвался. И все-таки находятся иностранцы, которые, напротив, видят в нем нечто «со страшной силой японское»…

Вот например. Начиная с «Охоты на овец» или около того Мураками становится особенно популярен. И тогда же начинает все сильнее проступать его «международность». Хотя и в ранний период – скажем, когда он писал «Слушай песню ветра» – на него явно влияла современная американская проза, вы не находите? Курт Воннегут и так далее. Но даже тогда находилось немало людей, говоривших: «Ну, разве это не мир японского «ваби»?» Я хорошо помню, как прочел «Песню ветра»… Это были еще времена СССР. И впервые в Советском Союзе вышел литературно-критический журнал – «Художественная литература за рубежом». Обзорный такой журнал о непереведенной в России новой литературе: кто-нибудь читал оригинал и писал рецензию. Очень хороший был журнал. Сейчас таких уже не выпускают… И вот там Галина Дуткина написала рецензию на «Слушай песню ветра». И отметила, что «это и есть мир японского ваби». Мне было ужасно интересно прочитать такое. Судите сами: в Японии Мураками называют «бата-кусай»[86]. То есть считают его чересчур космополитичным, прозападным, излишне американизированным. А иностранцы, наоборот, находят в его книгах «настоящее японское ваби»! То есть имеет место какой-то гигантский «perfection gap»[87], это очень любопытный феномен.

– Но разве это не похоже на того же Набокова? Как он ни «англифицировал» сам себя в последнее время, подавляющее большинство американцев по-прежнему считают его «странным русским». А русские, наоборот, уже не воспринимают его своим. Получается словно некий зазор, щель, в которую вываливаются такие авторы, и именно это состояние очень интересно. То есть в наше время можно достичь какого-то предела, после которого человек в культурологическом смысле уже не принадлежит ничему – кроме языка, на котором пишет, но который тоже может заменить на другой, если захочет. И само понятие «принадлежности» какой-то отдельной нации размывается в головах у людей. Потому что больше не работает так эффективно, как раньше.

– Хм… работает или не работает – сложно сказать, здесь есть один тонкий нюанс. С одной стороны, всегда существовало явление, которое в Японии раньше называли «эккё» – «бегство из страны». Когда человек пересекает границу своей страны и начинает скитаться по разным чужим местам. А с другой стороны, наоборот, к концу ХХ века по самым разным точкам мира идут новые волны национализма. И это снова проступает как некая мировая тенденция. Поэтому я не думаю, что та «принадлежность», о которой вы говорите, так уж просто исчезнет с лица земли.

– Значит, если брать большие отрезки времени, это – волнообразный процесс, некий пульс, не правда ли? Как маятник, который качается между плюсом и минусом. Вот, как вы знаете, в России за последние полвека, а то и больше, тенденция ушла в одну сторону – когда много писателей, ученых, культурных деятелей старались уехать из страны куда подальше. А сейчас, чувствуется, многие из них подумывают о возвращении и даже начинают потихоньку возвращаться… Вот и Мураками вернулся, не правда ли?

– Да, это абсолютно нормальный ход вещей.

– Как по-вашему – человечество действительно «исписалось», выразило все мысли, какие только могло, и больше ни на что не способно?