Молотов. Наше дело правое [Книга 2] - Вячеслав Алексеевич Никонов
Две команды активно работали над документами. Риббентроп передал свою редакцию текста пакта. Преамбула о дружественном характере отношений была вычеркнута рукой генсека: «Сталин возразил, что для советского правительства, на которое национал-социалистическое правительство рейха в течение шести лет “лило ушаты помоев”, невозможно вдруг выступить перед общественностью с заверениями о германо-советской дружбе»[96]. Ночью был подписан советско-германский договор о ненападении (на основе проекта, представленного Молотовым), а также протокол к нему «о разграничении сфер обоюдных интересов в Восточной Европе», в котором говорилось: «1. В случае территориально-политического переустройства областей, входящих в состав Прибалтийских государств (Финляндия, Эстония, Латвия, Литва), северная граница Литвы одновременно является границей сфер интересов Германии и СССР. При этом интересы Литвы по отношению Виленской области признаются обеими сторонами. 2. В случае территориально-политического переустройства областей, входящих в состав Польского Государства, граница сфер интересов Германии и СССР будет приблизительно проходить по линии рек Нарева, Вислы и Сана. Вопрос, является ли в обоюдных интересах желательным сохранение независимого Польского Государства и каковы будут границы этого государства, может быть окончательно выяснен только в течение дальнейшего политического развития… 3. Касательно юго-востока Европы с советской стороны подчеркивается интерес СССР к Бессарабии. С германской стороны заявляется о ее полной политической незаинтересованности в этих областях»[97].
Риббентроп вспоминал: «Затем в том же самом помещении (это был служебный кабинет Молотова) был сервирован небольшой ужин на четыре персоны. В самом начале его произошло неожиданное событие: Сталин встал и произнес короткий тост, в котором сказал об Адольфе Гитлере как о человеке, которого он всегда чрезвычайно почитал. В подчеркнуто дружеских словах Сталин выразил надежду, что подписанные сейчас договоры кладут начало новой фазе германо-советских отношений. Молотов тоже встал и тоже высказался подобным образом. Я ответил нашим русским хозяевам в таких же дружеских выражениях». Молотов припомнил и другой тост. «Когда мы принимали Риббентропа, он, конечно, провозглашал тосты за Сталина, за меня — это вообще был мой лучший друг, — щурит глаза в улыбке Молотов. — Сталин неожиданно предложил: “Выпьем за нового антикоминтерновца Сталина!” — издевательски так сказал и незаметно подмигнул мне»[98].
24 августа в газетах был помещен текст заключенного между СССР и Германией пакта о ненападении. Аутентичность оригинала секретного протокола ставится под сомнение многими исследователями, что приводит некоторых из них даже к выводам о его отсутствии как такового[99]. Молотов тоже сам всегда отрицал существование секретного протокола. Но, по-моему, это не значит, что его не было. На то он и секретный, а Молотов секретами не привык разбрасываться. Но была и другая причина. Ничего особо секретного в нем не было. Его содержание стало известно, например, Чарлзу Болену в тот же день от приятеля из немецкого посольства[100]. А через месяц карта разграничения советских и германских интересов будет опубликована в газете «Правда» как приложение к договору о дружбе и границе. Все секретные договоренности были продублированы несекретными и напечатанными тогда же в прессе документами.
Итак, почему советские руководители пошли на сделку с Берлином? Для Москвы вопрос заключается в том, можно ли было остановить войну с помощью договоренностей с западными демократиями о совместных гарантиях безопасности Польши. А если нет, то кто мог знать, где остановятся германские войска после нападения на поляков? В Варшаве? В Минске? В Москве? Во Владивостоке? Естественно, Москва предпочла бы альянс с западными демократиями — те хоть не собирались поголовно уничтожать советский народ. Однако СССР не рассматривался в Париже, Лондоне и Варшаве как государство, с которым «приличные» страны могут вступать в союзнические отношения. Отсюда контакты Запада с СССР на уровне второстепенных лиц и одновременные переговоры на более высоком уровне с Германией, таившие в себе опасность западного «крестового похода» против СССР. Причем в условиях уже шедшей войны с Японией.
Пакт позволил выиграть время. Владимир Путин замечал: «Советский Союз подписал договор о ненападении с Германией. Говорят: ах, как плохо. А что же здесь плохого, если Советский Союз не хотел воевать? Чего же здесь плохого-то? Это первое. А второе: даже зная о неизбежности войны, полагая, что она может состояться, Советскому Союзу, кровь из носа, нужно было время для того, чтобы модернизировать свою армию»[101].
Какой была альтернатива пакту? Война с Германией или коалицией западных держав уже в сентябре 1939 года с плохо предсказуемыми или слишком хорошо предсказуемыми результатами. «Во многом этот шаг был продиктован пониманием, что Германия может поддаться искушению двинуться после разгрома Польши против Советского Союза, а Англия и Франция присоединятся к ним, — считает известный немецко-израильский историк Габриэль Городецкий. — У Сталина не было альтернативы подписанию пакта»[102]. Не было даже в том случае, если бы Германия напала одна. Чарлз Болен подчеркивал: «Если бы атака нацистов случилась в 1939 году, а не в 1941-м, Россия могла быть нокаутирована в войне, а советская система — уничтожена»[103]. С последующим полным уничтожением русских, украинцев, белорусов, прибалтов, поляков, евреев и прочих «неполноценных» людей. Без пакта действительно была велика вероятность поражения СССР и, возможно, всей антигитлеровской коалиции во Второй мировой войне. А значит, без пакта могло бы не быть Победы.
Пакт избавил СССР от войны на два фронта. «Япония после этого сильно обиделась на Германию, и из их союза ничего толком не получилось»[104], — подчеркивал Молотов. Видный востоковед академик Тихвинский соглашается: «Лишь сокрушительный отпор, оказанный японской армии советскими и монгольскими войсками у Халхин-Гола, а также заключение советско-германского пакта о ненападении повлияли на изменение очередности осуществления агрессивных планов Японии, и предпочтение японскими милитаристами было отдано южному, тихоокеанскому направлению»[105].
Пакт позволил Москве создать серьезный геополитический задел, чтобы вернуть отторгнутые в 1918–1920 годах земли. Граница советской сферы «обоюдных интересов» точно укладывалась в наши геополитические приобретения XVIII–XIX веков. Оставаясь формально нейтральной страной, Советский Союз в течение года после пакта присоединил (вернул) территории с населением в 23 миллиона человек и обеспечил благоприятные условия для переговоров о будущем Европы и мира после войны. На несколько сотен километров будут отодвинуты на запад границы Советского Союза. Эти сотни километров германские войска будут вынуждены преодолевать в 1941 году, теряя время и силы при наступлении, а тогда каждый день мог быть и был решающим для определения исхода войны. Черчилль подчеркивал, что «Советскому Союзу было жизненно необходимо отодвинуть как можно дальше
