Картинные девушки. Музы и художники: от Веласкеса до Анатолия Зверева - Анна Александровна Матвеева
Имя Пластова приобретало всё большую известность, теперь каждую зиму он уезжал работать в Москву, смертельно скучая по жене, сыну и любимой деревне. Наталья Алексеевна мирилась с этим неизбежным укладом. Ей приходилось не только вести хозяйство, но и присматривать за двумя мамами – своей и Аркадия. Помогала Наталье няня Катя Шарымова, которая станет Пластовым родным человеком – и много раз появится в его картинах.
Фон Вики находились у Пластова на иждивении, а когда в 1933 году отец Наташи скончался, мама, Софья Васильевна, тоже перебралась в Прислониху. Пластов сделал несколько выразительных портретов своей тёщи, глядя на которые, невозможно усомниться ни в её дворянском происхождении, ни в трудной судьбе – это, например, «За пасьянсом» (1941–1943, собрание семьи художника). Софья Васильевна, конечно, понимала, каким мощным талантом наделён её зять. В воспоминаниях художника Алексея Моторина приводится такой случай: «В июньский солнечный день все ушли в поле косить сено. Дома осталась старенькая бабушка – мама Натальи Алексеевны. Когда уже заканчивали метать стог, неожиданно налетела гроза. “Ох, Бог ты мой! Ведь зальет картину!” Бросив работу, Аркадий Александрович и Николай под сильным дождём побежали через поля, напрямки – домой, спасать картину “Сенокос”, над которой Аркадий Александрович работал в то лето в пристройке с протекающей крышей. Когда они прибежали, насквозь мокрые, сразу же метнулись закрывать картину. К удивлению своему, они увидели её завешанной разными тряпками, стали целовать бабушку за то, что она, при всей своей немощи, сумела уберечь картину от дождя». В саду прислонихинского дома всегда росло много цветов, за которыми ухаживала Софья Васильевна – она их очень любила, как, кстати, и Пластов: букеты цветов часто включались им в композиции картин, но иногда удостаивались и отдельных изображений. Особенно поражают работы, выполненные карандашом, где каждый лепесток написан с почти ботанической тщательностью, но при этом с неподражаемой свободой. Именно цветы рисовал Аркадий Пластов 22 июня 1941 года – в этот день он работал над этюдом «Шиповник цветёт» и, только вернувшись домой, узнал, что началась война…
Лето, осень, зима…
Почти все молодые прислонихинские мужики, которых рисовал Аркадий Пластов в 1930-х, не вернулись домой с войны. Сам он работал для Победы как мог и умел. Вместе с бригадами других художников выезжал на фронт, в том числе был под Сталинградом, где сделал немало этюдов. Но самые мощные военные работы Пластов писал всё-таки в Прислонихе – они стали своеобразным символом тех страшных лет. В августе 1941 года появилась картина «Немцы идут (Подсолнухи)» (Тульский музей изобразительных искусств), пронизанная большим драматизмом, а в 1942 году – душераздирающая «Фашист пролетел» (авторское название – «Немец пролетел», Третьяковская галерея). В 1944-м, 1946-м, 1970–1972 годах художником будут написаны три авторских повторения… Именно по этой обманчиво мирной сцене, в которой не сразу замечаешь убитого мальчика-подпаска, многие знают имя Аркадия Пластова. Она была сделана всего за пять дней. «Есть такие картины, пока пишешь – наплачешься», – говорил о ней сам художник. Горько было ему работать над этим холстом, ведь места родные, прислонихинские, да и время года любимое – осень. Впрочем, Пластов не меньше любил и зиму, и лето, и, конечно, весну. В творческом наследии художника – множество пейзажей, и каждый будит в зрителе радость узнавания. «Дворик художника» (1940–1945, собрание семьи художника) – межсезонный пейзаж с любимой церковью, которую «обезглавят» в 1954-м, к величайшему горю Пластовых. «Перекрёсток во ржи» (1939, собрание семьи художника) и «Сбор картофеля» (1956, Русский музей), написанные совершенно свободной кистью, самобытные пейзажи, в которых, впрочем, ощущается если не влияние, то отголоски боготворимых Пластовым Милле и Ван Гога. Его природный талант расцвёл не только благодаря усердному труду и творческому темпераменту, но и в силу фантастической восприимчивости. Истоки пластовской живописи, как отмечает Татьяна Пластова, лежат между русской и европейской традициями. С одной стороны – Венецианов, Репин, Малявин, Нестеров, с другой – Милле, Ван Гог, импрессионисты. Пластов, по собственному признанию, всегда работал с натуры и в жизни не делал заказных портретов, не писал «убогих натурщиков с деревянными жестами, с лицами, безличными, как дно ведра». Герои его картин – не только крестьяне, но и сельская интеллигенция, коллеги, дети. Детей он писал, пожалуй, чаще любого другого художника XX века – и сына Колю, и соседских девчонок, знакомых и незнакомых мальчишек.
«Откуда в детях такая красота живёт? Не могу понять!» – говорил Пластов, и зрители готовы повторять за ним эти слова, глядя на такие работы, как «Девочка в синем платке» (1963, Волгоградский музей изобразительных искусств), «Вовка-неслушник» (1964, частная коллекция) или «Жатва» (1945, Третьяковская галерея). Сюжет «Жатвы» кажется мирным – старик и трое детей отдыхают после трудового дня в поле. Черпают деревянными ложками похлёбку из большой чаши, рядом сидит собака, кругом – скирды и стога, сложенный, как раньше говорили, сельхозинструмент. Но если подумать, потрудиться, что называется, душой, то понимаешь: это первое послевоенное лето, и в поле работают старики и дети, те, кто остался… Схожий посыл у другой картины, созданной чуть раньше «Жатвы», – цветущего, летнего и, кажется, жужжащего холста «Сенокос» (1945, Третьяковская галерея). Вновь мирный рассказ – но посмотрите, кто косит? Женщина, старики, подросток… Для «Сенокоса» Пластов собрал на своей картине цветы, которые в природе одновременно не цветут и рядом не растут, – конечно