Картинные девушки. Музы и художники: от Веласкеса до Анатолия Зверева - Анна Александровна Матвеева
Сгоревший дом был застрахован, за него удалось получить деньги и купить в соседнем селе избу «под разбор». Но вот чтобы восстановить все утраченные работы, наверстать упущенное, Пластову приходилось трудиться, буквально не разгибаясь. Зарабатывал он в те годы книжными иллюстрациями, рисованием политических плакатов, а Наля стегала одеяла на продажу, пытаясь хоть как-то помочь. Сын Николай позднее писал: «Я помню, как ребёнком любил играть под большим станом, на котором были натянуты одеяла для стёжки. Мать стегала их соседям, добиваясь лишней десятки. Отец делал рисунки павлинов для этого, что поражало односельчан до крайности, и такой работы было хоть отбавляй. В долгие зимние вечера я так и засыпал на лоскутах под этой крышей, а отец и мать сидели допоздна и выстёгивали терпеливо очередного павлина». Интересно было бы увидеть сейчас хоть одно такое одеяло, сделанное по эскизу Пластова!..
В семье художника хранится портрет Натальи Пластовой, датируемый первой половиной 1930-х, – он так и называется, «За стёжкой одеяла». Снова профильное изображение, в лице – сосредоточенность, даже какое-то упрямство, а на заднем плане – букет полевых цветов, как надежда на лучшее.
Жизнь Наташи после замужества и переезда в деревню коренным образом изменилась, но при этом ей удалось не просто сохранить, но пронести через все годы свою веру. Она строго соблюдала посты, отмечала все церковные праздники, ходила в храм, даже когда это было сопряжено с трудностями. Пластов тоже оставался верен православию, открыто посещал церковь и каждый раз по возвращении со службы делал наброски «по впечатлениям». Акварель «Куличи» (1953) – подлинно импрессионистская работа, где нам представлен обряд освящения пасхальной снеди, – лишь один из многочисленных примеров постоянной включённости художника в церковную жизнь. Вообще, у Пластова много работ, которые смело можно отнести к импрессионизму, но в советское время такими характеристиками, конечно, не разбрасывались. Темы, которые он выбирал – или вынужден был выбирать, – довольно часто оказывались остросоциальными, вот почему в наше время многие считают Пластова певцом так называемого соцреализма, что ну никак не соответствует действительности. Его картины «Праздник урожая» («Колхозный праздник») и «Купание коней» показывают, как художники в те годы поступали с официальными заказами государства в случаях, когда не удавалось их обходить. Конечно же, они были вынуждены лавировать. «Праздник урожая» (1937, Русский музей) создавался специально для выставки «Индустрия социализма» – Пластов, уже заслуживший тогда похвалу высочайшего худсовета, где заседали Грабарь, Машков, Юон, не стал выбирать одну из предложенных тем с сюжетами типа «Трактор заело» и предложил свою собственную. Для колоссальной многофигурной композиции (в ней 85 портретных персонажей, среди которых можно найти и автопортрет Пластова в образе военного летчика) было выполнено свыше 200 этюдов, прежде чем он перешёл непосредственно к живописи. «Всё-таки, Налинька, есть у меня дар такой – безыскусственной композиции, – писал Аркадий Александрович жене из Москвы в ноябре 1935 года, – какой я ни у кого не нахожу пока, исключая очень крупных мастеров. Это не хвала, не чванство, но просто констатирование очень ценного факта». Работал Пластов над картиной с наслаждением – в письме от 2 марта 1936 года он пишет буквально следующее: «Рука бежит без промаха, как голубь какой-то с твоих плеч слетает и садится, радуя сердце». Праздник урожая, ликующие колхозники, отплясывающие под портретом Сталина, – комиссия приняла эскиз со многими замечаниями, например, портретов вождей хотелось бы видеть побольше… Доктор искусствоведения Татьяна Пластова приводит в своей монографии слова, сказанные художником в ответ и сохранившиеся в памяти близких: «Будет один, и пусть попробуют сказать, что его недостаточно». Сегодня на картину смотришь, конечно, с противоречивыми чувствами – особенно если помнить, в какие годы она создавалась. Но отнестись к ней всего лишь как к очередной агитке не получается – во-первых, потому что это очень талантливая работа, а во-вторых, потому что Пластов именно в те годы, судя по всему, освоил присущую его творчеству многослойность смыслов. В самом деле, внимательно всматриваясь в такие простые и понятные, на первый взгляд, работы, как «Полдень» (1961, Русский музей), осознаёшь, что за типичным сюжетом – молодая пара в знойный день утоляет жажду у родника – кроется нечто большее. Как пишет Татьяна Пластова, здесь рассказана история тайного свидания, о котором проговаривается разница в одежде влюблённых: они словно бы появились из двух разных миров – городского и деревенского. А ещё «…родник, вода, утоление любовной жажды, брызги, гасящие любовный огонь, – традиционные символы европейского искусства. И, наконец, лягушка притаившаяся в воде на первом плане, – широко распространённый древний эротический символ у разных народов».
Девушка из «Полдня», как и героини картин «Родник», «Солнышко», «Мама», «Весна», чем-то напоминает Налю. По словам Татьяны Пластовой, «героини большинства лирических картин Пластова… принадлежат к определённому типу русской женщины, пластическим прототипом которого стал образ юной Натальи Алексеевны, супруги мастера».
Но вернёмся на тридцать лет назад, к «Празднику урожая»[148]. Вглядитесь в лица героев этого многолюдного гулянья – для них, как мы знаем, позировали жители Прислонихи, каждого из которых художник знал лично. Например, бородатого старика, который режет пирог с морковью, Пластов писал с Архипа Калябина. Перед стариком поставили специально испечённый Наташей пирог. Натурщик с трудом сидел на месте и на вопрос Пластова, не устал ли он, ответил: «Нет, есть охота». И когда ему сказали «Да ты ешь, ешь», не сразу поверил: «А можно?» В памяти каждого из этих людей жил недавний голод, насильственное объединение в колхозы, раскулачивание… И лица их, при ближайшем рассмотрении, кажутся не такими уж радостными. Совершенно счастливым здесь выглядит только Сталин на портрете. Кстати, символично, что портрет висит ровно над колхозной молотилкой, на бункере которой сходятся все композиционные линии картины. Как отмечает Татьяна Пластова, молотилка словно бы готова «втянуть в себя ликующую яркую толпу». Тем не менее, когда уже после смерти Сталина Пластову предложили «исправить» картину, заменив вождя букетом цветов, художник отказался: «Вы так упорно заставляли меня его туда поместить, теперь пусть остаётся навсегда».
Второй заказной картиной тех
