Фридрих Ницше. Трагедия неприкаянной души - Р. Дж. Холлингдейл
Таким образом, критика христианства у Ницше имеет две стороны. Во-первых, это критика собственно учения Иисуса. Сердцевина доктрины Христа, утверждает Ницше, состоит в оправдании тотального пацифизма, и эта доктрина должна была быть выражением определенного состояния бытия: неоправданно преувеличенной чувствительности к страданиям. Если бы это состояние было в целом присуще человеку, какие бы ценности ни производило человечество, – то тогда и «человечество», как таковое, никогда не возникло бы, поскольку эволюция высших качеств выковывалась в конфликтах, как между индивидуумами, так и внутри индивидуумов, в недрах «души». И потому он оставляет за собой право считать Иисуса «декадентом», частично из соображений физиологических – иначе говоря, он полагает, что нервная система Иисуса, вероятно, была патологически возбудима, – а частично из более общих оснований, полагая, что, если его доктрине будут следовать все без исключения, то она приведет к закату человечества. Во-вторых, он критикует христианскую церковь не потому, что она превратила в учреждение учение Христа, – самоочевидно, что она этого не сделала, – а потому, что это был возврат к примитивной религии чудесного разрешения, которую сам Христос считал пройденным этапом. Если отвлечься от чрезмерной риторики «Антихристианина», то можно отчетливо видеть, что претензии Ницше к религии Запада имеют под собой достаточно разумные основания и вытекают из положений его собственной философии. Также совершенно очевидно, что обстоятельства его воспитания (если мне будет позволено отослать читателя к началу данной книги) не имеют никакого отношения к делу.
Вопрос «декаданса», составивший сердцевину «Антихристианина», стал также сердцевиной работы «Казус Вагнер». Обзор этой полемики, как правило, не учитывает разницу между личными мотивами критики Вагнера со стороны Ницше и существом этих нападок – а еще чаще игнорируется суть вопроса как таковая. Так, Ньюман, посвятивший всего несколько страниц в четвертом томе своей книги «Жизнь Вагнера» обсуждению «Падения Вагнера», счел возможным объявить статью «злобной и бессмысленной», «подростковым хулиганством» и «гнусным пасквилем», не удосужившись даже упомянуть о ее главном положении – что Вагнер был «декадентом», – и еще менее пытаясь опровергнуть этот тезис. Методически сходные моменты в работах «Казус Вагнер» и «Несвоевременные размышления (о Давиде Штраусе)» – а именно выявление определенной «проблемы» через какое-либо выдающееся имя – не нашли достаточного освещения, равно как и то обстоятельство, что нелицеприятное обхождение с Вагнером идентично отношению к Штраусу, с которым Ницше никогда не имел личных контактов. Напротив, изначально полагали, что «Казус Вагнер» своим существованием обязан единственно неспособности автора простить Вагнера за свое полное порабощение в некий момент своей жизни. Те из его друзей, которые по-прежнему оставались верны идеям Вагнера, были обижены за неуважительный тон работы. «Я поверг своих близких и родных в ужасающий шок», – писал Ницше Брандесу 20 октября.
«Среди них, например, мой старый друг барон Зейдлиц из Мюнхена, к несчастью президент Мюнхенского вагнеровского общества; мой еще более древний друг И. Круг из Кельна, президент местного Вагнеровского общества; мой зять д-р Бернхард Ферстер из Южной Америки, небезызвестный антисемит, один из самых ревностных вкладчиков в «Bayreuther Blatter»; и мой самый уважаемый друг – Мальвида фон Мейсенбуг, автор «Воспоминаний идеалиста», которая все еще продолжает путать Вагнера с Микеланджело.
То, что Вагнера не было в живых уже пять лет, – он умер в феврале – казалось, еще более усугубило вину. Ницше пришлось отбивать обвинения в отступничестве от почившего Мастера специально подготовленной статьей «Ницше против Вагнера», состоящей из ряда фрагментов его предыдущих произведений, начиная с работы «Человеческое, слишком человеческое» и заканчивая «Генеалогией морали». Данная статья была призвана доказать, что его мнения о Вагнере не претерпели изменений с 1878 г. и оформились еще за пять лет до кончины Вагнера.
В связи с этим представляется достаточно важным попытаться все же выяснить, о чем идет речь в статье «Казус Вагнер». Конечно, это критика Вагнера, причем критика в нескольких направлениях. Во-первых, его характера, что ясно с самого начала, и на то есть основания. (Другое дело – соображения корректности, ведь исходят эти замечания от бывшего близкого друга.) Теперь нет смысла замалчивать неудачи Вагнера в общении с миром: не будь он таким, каким был, он не добился бы того, чего добился, и на этом, я полагаю, вопрос закрыт. однако, все только начиналось: Вагнер находился в процессе канонизации не только как великий композитор или создатель Байрейта, но и как человек. «Официальная» биография, автором которой был Карл Гласенапп, появилась в 1876 г.: это повествование о жизненном пути прошедшего мучительные испытания святого, столь же фальшивое, сколь и биография Ницше, состряпанная впоследствии Элизабет, с той лишь разницей, что герой последнего произведения был уже навеки нем. Естественно, Ницше знал, что Вагнер отнюдь не был святым, и в «Падении Вагнера» так об этом и сказал.
Вагнера почитали также и как мыслителя. Он сам издал собственное «собрание сочинений», и произошло это незадолго до того, как Х.С. Чемберлен объявил его «регенератором» человечества – уж во всяком случае, его нордической фракции. Протест Ницше против «литературы» Вагнера – еще один аспект очерка «Казус Вагнер», и сегодня спорить с точкой зрения Ницше уже едва ли кто станет.
Третьим пунктом критики была двусмысленность Вагнера: его настоятельные утверждения о том, что его музыка есть нечто большее, чем просто музыка, что она содержит невыразимые глубины смысла; и его невнятность там, где дело касалось непосредственно его творчества. Миру музыки-драмы Вагнера Ницше противопоставляет «Кармен» и говорит, что предпочтение отдает последней. Антитеза носит столь крайний характер, что ее полемическая направленность не подлежит сомнению, хотя Ницше действительно искренне восхищался музыкой Бизе. Несомненно, Вагнер – композитор гораздо большего масштаба, чем Бизе, и этот факт Ницше никогда и не думал отрицать. Но бог Вагнера – Вотан – «бог плохой погоды» (В, 10), и при всей его мощи и гении он не может достичь того, что легко дается Бизе, – «la gaya scienza; легкость, остроумие, огонь, изящество… шипучее сияние юга; спокойного моря – совершенство» (В, 10).
В-четвертых, Ницше утверждает, что Вагнер был актером и что он знаменовал собой «прибытие актера в мир музыки» (В, 11). Положение спорное, но не вопиющее и не абсурдное; наоборот, сегодня многие готовы с ним согласиться. И вот что поражает во многих критических положениях о Вагнере, которые впервые прозвучали в «Казус Вагнер»: они словно звучат из Парижа 1920-х годов, а Жак Бразен даже пошел так далеко, что усмотрел в разрыве Ницше и Вагнера первый критический отпор девятнадцатого века, ставший провозвестником критики века двадцатого[73].
Однако
