Предтеча Ленина. В спорах о Нечаеве - Александр Григорьевич Гамбаров
М.А. Бакунин
Отодвинутая назад толпа при помощи лишь взведения курков, видимо, струсила, многие разошлись. Некому было более уговаривать, она потеряла энергию; ружья хотя у некоторых и были, но не было зарядов. Garde mobile была в это время просто immobile, – стояла спокойно, куря трубки и шутя.
Одновременно с этим двери балкона заперлись и, как впоследствии оказалось, вследствие арестования Бакунина, Ришара, Сень и проч., за исключением Клюзере, который успел уйти чрез задние ворота и не запер их, что дало возможность войти во двор Hôtel de Villе двум батальонам национальной гвардии и вывести из подвалов попрятавшихся туда членов муниципалитета, префекта и мэра. Префект в сопровождении национальной гвардии вышел на площадь в самую середину народа и, не стесняясь, объявил, что он получил от временного правительства приказание по телеграфу употребить для восстановления общественного спокойствия самые энергические меры военного времени, но что он из этого не сделает никакого употребления, ибо народ, вероятно, разойдется. Толпа, уверенная, что Клюзере не арестован, начала расходиться, с криком однако ж: Vive la république! A bas les bourgeois!
Часов в 9 вечера спокойствие было восстановлено, и уличной революции как будто не бывало. Кафе были закрыты. По дороге мне попадались только толпы возвращавшегося народа и патрули. Я отправился в гостиницу, где у меня даже не спросили имени и кто я.
Я остался 29 числа в Лионе, решившись узнать еще более подробностей о катастрофе, об участии Бакунина, а главное, имея в виду желание графа Петра Андреевича Шувалова, – не упустить случая разведать что-либо обстоятельно о Нечаеве от самого Бакунина. Утром 29 числа все было тихо, магазины все заперты, как будто снова чего-то ждали, но прокламация префекта, появившаяся около 12 час., успокоила всех, и магазины открылись. Я возвратился в гостиницу, где обедал за табльд’отом, а потом пошел тут же рядом на площади против театра Célestin в Café Célestin. По слышанным мною здесь и в гостинце рассказам, оказывается: 1) Всю вину беспорядков складывают на Бакунина, – он увлек рабочих с укреплений Лиона обманом, обещав им увеличение платы и уменьшение рабочих часов, как равно и часть той суммы, которая, в случае успеха, взята будет у богатой буржуазии. 2) Цель революционеров была, завладев Hôtel de Villе, захватить всех членов муниципалитета, префекта, мэра, городские печати и оружие, которое раздать народу и одной роте franc-tireurs, тоже обманутой. При помощи городских печатей издать мандаты для завладения городскими суммами и для ареста командира военных сил Мазюра. Говорили, что печати были уже в руках революционеров и кто-то (по всем вероятиям, Бакунин) подносил Клюзере подписать мандат на выдачу городских сумм, но тот побоялся и отказал подписать. 3) В решительный момент никто из французов не решился вести толпу, – повел ее Бакунин. 4) Бакунин ночью 28 числа якобы ушел из-под ареста, но здесь его нет, как равно и Озерова, и нет о них никакого известия. 5) Освобожденный Клюзере снова арестован. Вообще общественное мнение, особенно буржуазии, сильно возбуждено против возмутителей. Ожидают таких же беспорядков в Марселе и Тулоне.
В 9 часов вечера я зашел к Паликсу. Жена была в слезах, сказала, что муж ее и Бакунин арестованы, ибо до сих пор не приходили»[146].
Во второй раз Роман отправился в Лион 10 октября по требованию, надо думать, III Отделения, настаивавшего на том, что в Лионе будто бы скрывается Нечаев. В эту поездку агент оставался в Лионе целую неделю. Подробное описание своих лионских переживаний он прислал из Женевы. Донесение он начал писать 19 октября, но «Огарев мне помешал; отправляю его сегодня, 20 числа». Ни Озеров, ни Бакунин, ни Ланкевич, насколько нам известно, не оставили описаний лионских дней; тем более любопытно донесение Романа. Вот оно:
«Вчера, возвратившись из Лиона, я застал здесь вашу телеграмму, которая, как вы изволите усмотреть, получена здесь 10 числа в 10 час. 20 мин. утра, – день, в который я в 7 час. утра выехал в Лион. Из депеши вашей я с удовольствием усмотрел, что снова предугадал ваше желание. Из Лиона я не решался вам писать, – было бы рискованно, ибо теперь более, чем когда-либо, следят за письмами, адресованными вне Франции. Нельзя себе достаточно ясно представить того беспорядка, того своеволия и бесправия, той анархии, которые происходят теперь во Франции вообще, а в Лионе в особенности, напуганном приближением пруссаков.
10 числа, как я имел честь вам донести, я выехал в 7 час. утра в Лион, куда благополучно приехал того же числа в 4 часа пополудни. В префектуру идти за Carte de circulation было уж поздно. Я решился остаться дома и в 6 час. вечера пошел к table d’hôte, где застал несколько человек национальной гвардии, которые тотчас же спросили у сомельера, кто я, и остались, как видно, крайне недовольными неведением спрошенного. Главный предмет разговора этих господ был арест генерала Мазюра. Замечательно, что префект арестовал генерала в то время, когда получен был декрет временного правительства о назначении Мазюра начальником дивизии, расположенной в Нанте, и о немедленном его туда отправлении; но префект держал его под арестом до 13 числа и тогда только выпустил по настоянию Гамбе-ты, не извинившись даже перед ним. Мазюра – тот самый генерал, который на требование народом оружия отвечал, что у него есть оружие не для раздачи им, а для того, чтобы стрелять в них.
Утром 11 числа я отправился в Conseil municipal за carte de circulation. Тот страшный беспорядок, который там существует, невозможно себе представить: это нечто в роде тюрьмы, но с отпущенными на свободу арестантами. Все там кричат одним разом. Вход к префекту охраняется двумя сидящими и курящими сигары часовыми. Доложить обо мне префекту взялся какой-то негр. Меня тотчас же впустили к нему. Шалемель принял меня очень вежливо (я был одет по-буржуазному, в перчатках), принял от меня паспорт и в отношении моей личности спросил только, долго ли я намерен остаться в Лионе и где я остановился. Получив мои ответы, он позвонил и приказал тому же вбежавшему негру позвать какого-то citoyen, за которым я и последовал, раскланявшись с префектом. При выходе часовые меня остановили, но бывший снова тут же негр сделал им жест рукою, и меня пропустили. Видно, негр играет немаловажную роль. Смешно!
Citoyen-чиновник, выдав мне carte de circulation, за подписью префекта, на 10 дней, оставил у себя мой паспорт. На carte я, в свою очередь, назван
