Светлана Аллилуева – Пастернаку. «Я перешагнула мой Рубикон» - Рафаэль Абрамович Гругман
После жестокого приговора КГБ решил закрутить гайки, дабы никому более не было повадно последовать их примеру. В Институте мировой литературы началась травля сотрудников, отказавшихся подписать официальное письмо в «Литературную газету», одобрявшее приговор суда. Аспиранта, публично выразившего благодарность Синявскому за помощь в работе, отчислили из Института и исключили из партии. Завертелась кампания против литераторов, осмелившихся если не протестовать, то уклониться от одобрения приговора и выразивших в какой-либо форме симпатию к осуждённым. Для их публичного осуждения созвали открытое партийное собрание института. Для беспартийных это означало: явка строго обязательна.
Героями становятся тогда, когда отступать некуда, и Светлана решилась. Это было её второе и последнее выступление на открытом партийном собрании (первое, напомню, было в 1954 году в защиту повести Эренбурга «Оттепель»). Она вспоминала в книге «Только один год»:
«Я выступила на партийном собрании и сказала, что постыдно так третировать работников Института; что суд был ошибкой; что с писателями надо разговаривать профессионально в своей среде, а нам даже не дают прочесть написанные ими книги; что мы не имеем права бросать политические обвинения своим коллегам безо всяких оснований; и что каждый волен подписывать или не подписывать любое заявление.
Такой Светлану запомнили коллеги по Институту мировой литературы
Собрание проходило бурно и продолжалось два дня. Меня многие поддержали, но директор Института профессор И. И. Анисимов обвинил всех нас в “политической незрелости”. В литературных кругах “политически зрелый” Иван Иванович Анисимов был давно известен под прозвищем “Ванька-Каин” за то, что ещё в 1937 году предавал своих собратьев по перу…
Каким зловещим возвратом к прошлому был этот закрытый суд и все обстоятельства вокруг него! Я не могла больше оставаться в Институте и летом 1966 года окончательно ушла из его партийной организации, к радости дирекции».
Какой напрашивается вывод по прошествии времени? В то время как на страницах советской печати распространялась ложь об арестованных писателях, Светлана сделала сначала шажок назад, надеясь, что словесной травлей всё завершится, а когда приговор оказался реальным, а не условным, открыто выступила в защиту Андрея Синявского, а затем блистательно его охарактеризовала. Она читала и одобряла его запретные повести и рассказы, а добрые слова, сказанные о Маше, делают ей честь…
Пора бы Маше забыть полувековые обиды и не держать в душе раскалённые угли? Иван Толстой задал Розановой вопрос: была ли Светлана Аллилуева, с её точки зрения, инакомыслящей. Тема беседы на «Радио Свобода» 8 февраля 2011 года: «Алфавит инакомыслия. Светлана Аллилуева»[89].
Ответ вразнос. Не сдерживая бабьей ненависти, Маша ответила: «Но Светлана же не была инакомыслящей, она была вообще не мыслящей, она была человеком, так сказать, необузданных чувств, во-первых, и, во-вторых, она была человеком внутренней вседозволенности. Она была человеком без ограничений, она была дочерью властителя и чувствовала себя приблизительно тем же самым: что ей всё можно, вот что она захотела, то и будет, без каких бы то ни было сдерживающих те или иные порывы правил».
Ну что ж, отомстила ей Маша Розанова по полной программе. А ответ на вопрос, была ли Светлана Аллилуева инакомыслящей и как повлияли первые две её книги на развития инакомыслия в СССР, получен из вышеприведённого отрывка из книги «Только один год» о писателе-диссиденте, свободе слова в СССР и о правосудии. Её книга по главам читалась осенью 1969-го на «Радио Свобода», её голос слушал весь мир (дочь Сталина как-никак), её первые две мемуарные книги, ставшие обличительной публицистикой, оказали огромное влияние на развитие инакомыслия в СССР. В том, что в 1971 году Синявский был досрочно освобождён и в 1973-м вместе с женой получил разрешение на выезд во Францию, где в 1977–1997 годах Розанова издавала журнал «Синтаксис», есть немалая заслуга Светланы Аллилуевой.
* * *
Я вынужден нарушить табу, которое сам на себя наложил, – ни при каких обстоятельствах не описывать секс и не употреблять ненормативную лексику. Даже в книге-антиутопии Nontraditional Love («Нетрадиционная любовь»), написанной под влиянием творчества Джорджа Оруэлла и изданной на английском языке в США в 2008 году, нет ни одной постельной сцены. В романе-детективе – действие происходит в XXIII веке в США, в альтернативном (гомосексуальном) мире, в котором интимные отношения между мужчиной и женщиной обществом отвергаются, разнополые браки запрещены, а вся мировая история и классические произведения мировой литературы – Толстой, Пушкин, Шекспир… – фальсифицированы, поддерживая идеологию гомосексуального мира, – рассказывается о трагической нетрадиционной для двадцать третьего века любви мужчины и женщины, вынужденных скрывать свои чувства и маскироваться… Но каким бы скользким и провокационным ни был сюжет, я не покушаюсь на лавры Лимонова и Сорокина, всегда можно выкрутиться из любого щекотливого положения и остаться в рамках приличий, не прибегая к ненормативной лексике и описанию постельных сцен.
К чему такое долгое предисловие? Мария Розанова, беседуя на «Радио Свобода» с Иваном Толстым, расправляясь с Аллилуевой, единожды (или пару раз) уступившей ухаживанию её мужа, употребила выражение, которое по отношению к Светлане произнёс её батюшка. Он и раньше выражался нецензурно в присутствии дочери, и Светлана не раз в знак протеста тут же выходила из-за стола (точь-в-точь как её мама, в трагическую ночь на 9 ноября 1932 года, когда застрелилась), но тот случай из ряда вон выходящий. Розанова рассказала, как однажды отец прилюдно оскорбил дочь, причём сделала она это в радиоэфире вульгарно (прошу прощения у читателя за нижеприведённую цитату, в которой в матерном слове я удалил одну букву).
Мария Розанова: «Надо сказать, что жизнь её была довольно страшная. Это довольно страшно, когда родной папа, в присутствии кучи народа кремлёвского, Светлана где-то открывает варежку, папенька её перебивает и публично говорит: “А Светлана е*аться хочет”»[90].
Сказать публично такое о дочери? При жизни отца Светлана дважды выходила замуж, но любовников у неё в тот период не было. Даже если папе-Сталину из расшифровки магнитофонных записей госбезопасности стало известно нечто, не вошедшее в васильевский список «двенадцати», своё неудовольствие он мог бы высказать дочери один на один и не в такой хамской форме. Грубостью он довёл до самострела старшего сына и до самоубийства жену… Уроков не извлёк. Сын сапожника, ставший главой могущественного государства и примеривший на старости лет мундир генералиссимуса, в душе остался сапожником. Никуда не деться, генетика…
А Розанова… Женские разборки срока давности не имеют, и через пятьдесят лет ядовитые зубы не выпадают. Как тут не вспомнить юношеское прозвище Розановой – Стервозанова…
