Томас С. Элиот. Поэт Чистилища - Сергей Владимирович Соловьев
«Не знаю насчет погоды, – ответил Элиот, – но я получил сегодня утром письмо от девушки из Бостона, с которой я не виделся и не слышал о ней ничего многие годы. И это письмо напомнило мне о чем-то, чего я давным-давно не испытывал».
Письмо было от Эмили Хейл.
В эти годы Эмили вела занятия по драматическому искусству в Даунер-колледже для девушек (Downer College) в Милуоки. В программу входили такие предметы, как «голос и движение», «драматическое чтение», «сценическая техника» и «литературная интерпретация». Она ставила четыре или пять пьес ежегодно, стремясь к «синтезу искусств», сочетанию цвета, света, музыки и танца.
Эмили и ее ученицы исполняли и женские и мужские роли. Она играла учителя танцев в постановке по «Холодному дому» Диккенса. Играли Шекспира («Сон в летнюю ночь», «Двенадцатую ночь»), современные пьесы – «Шервуд» Нойеса (о Робин Гуде), «Кэтлин, дочь Хулихэна» Йейтса, «Милый Брут» Барри, «Голубя» Голсуорси.
Трудно сказать, предшествовала ли ее письму какая-то инициатива со стороны Элиота. В письме она лишь спрашивала совета, какую современную литературу использовать во время занятий.
Но идеализированный женский образ – юношеская любовь, преобразившаяся в небесную заступницу, как дантова Беатриче, – возникал в воображении Элиота и раньше. Из доклада в Шекспировском обществе: «Каждый поэт начинает со своих собственных чувств… это может быть ностальгия, горькие сожаления об утраченном счастье». Они, однако, могут стать основой «для создания чего-то вечного и святого <…> как в Новой Жизни [Данте]»[490].
В эссе «Данте» он цитировал целиком отрывок «Чистилища», описывающий встречу Данте и Беатриче. В переводе Лозинского:
В венке олив, под белым покрывалом,
Предстала женщина, облачена
В зеленый плащ и в платье огне-алом.
И дух мой, – хоть умчались времена,
Когда его ввергала в содроганье
Одним своим присутствием она,
А здесь неполным было созерцанье, —
Пред тайной силой, шедшей от нее,
Былой любви изведал обаянье.
Едва в лицо ударила мое
Та сила, чье, став отроком, я вскоре
Разящее почуял острие,
Я глянул влево, – с той мольбой во взоре,
С какой ребенок ищет мать свою
И к ней бежит в испуге или в горе, —
Сказать Вергилию: «Всю кровь мою
Пронизывает трепет несказанный:
Следы огня былого узнаю!»[491]
В 1927–1930 годах Эмили каждый год бывала в Англии. Возможно, что они с Элиотом в это время изредка встречались, но держали дистанцию. В 1929-м она снова спрашивала у него совета, готовя лекцию о современной поэзии. Элиот послал ей сборник эссе Т. Э. Хьюма, а также попросил прислать текст лекции. В черновиках к лекции ее краткие замеки об Элиоте не особенно лестны: «Талантлив, хочет столько всего выразить, что не выдерживает нагрузки – ироничен, язвителен, сложен, горек»[492].
К этому времени Э. Хейл уже около 10 лет работала преподавателем. В 1929 году она покинула Даунер-колледж и вновь устроилась на преподавательскую работу только в 1932-м. Перерыв, по ее словам, позволил ей «осмыслить прошлое и подумать о будущей работе». В 1930 году ее пребывание в Европе было особенно длительным. Летом она участвовала в фестивале Бернарда Шоу в Грейт-Малверне и читала лекции в Лондоне. Некоторое время жила в Бёрфорде, недалеко от Оксфорда. Элиот писал ей туда в начале сентября. Другое его письмо было отправлено Эмили 6 октября.
В декабре, в разговоре с У. Ф. Стидом, он признавался, что впервые обет воздержания кажется ему легким.
Один из экземпляров текста лекции Элиота в Шекспировском обществе хранился в личном архиве Эмили.
Глава одиннадцатая. Разъезд
1
«Пепельная среда» была неплохо принята читателями. Те из его новых церковных друзей, кто был далек от поэзии, отдавали должное религиозной тематике.
Элиот мог теперь пользоваться гостеприимством единоверцев, скажем останавливаться в гостевых комнатах Келемского Теологического Колледжа[493]. В декабре 1930 года епископ Чичестера Джордж Белл пригласил его на уикенд. Он «читал Ash Wednesday, по-видимому вызвав этим всеобщую растерянность, и один из приглашенных вспоминал, что “мистер Элиот почти не участвовал в разговоре между десятком гостей”»[494].
Рядовые читатели, видевшие в Элиоте модерниста, считали чудачеством его обращение к христианству, да еще в «скучном» англиканском изводе. Соратники-модернисты реагировали гораздо резче. Р. Олдингтон вывел Элиота и Вивьен в карикатурном виде в романе «В сторону небес» («Stepping Heavenward», 1931). Обыкновенных любителей поэзии, однако, мало интересовали «идеологические» аспекты. А по своим поэтическим качествам «Пепельная среда» стоит очень высоко.
В эссеистике Элиота его церковным друзьям нравилось многое. В эссе о Ланселоте Эндрюсе он подчеркивал достоинства «срединного пути» (между римским католицизмом и пресвитерианством), выбранного благодаря государственному гению королевы Елизаветы. Англиканцам, современникам Элиота, лестно было читать: «У Английской Церкви нет литературных памятников, равных созданному Данте, нет памятников интеллекту, равных тому, что создал Св. Фома [Аквинский], памятников благочестию, равных Св. Иоанну Креста, зданий столь же красивых, как собор в Модене или базилика Св. Зенона в Вероне. Но есть прихожане, кому церкви в Сити столь же дороги, как любая из четерыхсот с чем-то церквей в Риме, которым не грозит снос, и не стыдно сравнивать собор Св. Павла с собором Св. Петра; а стихи, посвященные вере <…> превосходят все примеры, которые можно найти в других странах или религиозных общинах»[495].
Многое также могло их тревожить. В эссе «Мысли после Ламбета» («Thoughts after Lambeth», 1930) Элиот весьма ироничен: «Церковь Англии стирает свое грязное белье на публике. Уместно начать вкратце с этой метафоры. В противоположность некоторым другим учреждениям, гражданским и церковным, белье действительно удается выстирать»[496].
Русский эмигрантский литературовед и критик Д. П. Святополк-Мирский, в 1920-х годах активно печатавшийся в «Крайтириэне», по возвращении в СССР, высоко оценивая поэзию Элиота, отзывался о его эссе как «почти комических». Менее пристрастный читатель увидит, как сквозь поверхность, обращенную к «злобе дня», просвечивают «вечные вопросы», но отношение к ним Элиота остается очень личным.
2
После «Пепельной среды» (1930) снова наступил творческий упадок. Стихов Элиот писал мало, ему не всегда удавалось завершить намеченное.
Вот первые строки «Триумфального марша» из незавершенной поэмы «Кориолан»[497]:
Камень, бронза, камень, сталь, камень, лавры,
звон подков
По мостовой.
И знамена. И фанфары. И столько орлов.
Похоже на парады
