Озаренные - Леонид Михайлович Жариков
От волнения и неожиданности Алексей Иванович крикнул было кучеру: «Стой! — Но потом поправил себя: — Нет, нет, поезжай!»
Алексей Иванович попробовал перенести мысль о бродячем музыканте на будущую машину. У того дядьки на ярмарке работало одновременно «три музыки» — завывала шарманка, грохал бубен и звякали литавры. А человек был один. Он действовал обеими руками и помогал себе ногой. Чертовски это было похоже на то, какой должна быть комбинированная машина для добычи угля. Ведь вот и мотор был у того человека — сердце. И пульт управления — голова. Были и части машины — две руки и нога. Смешно, а мудро...
В светлых сумерках пролетка с кучером Беседой на козлах потихоньку катила по неровной дороге. Бахмутский подумал: «Совсем забыл я про старика — со вчерашнего дня он голодный, ждал, пока я в шахте был».
Обращаясь к кучеру, Бахмутский виновато проговорил:
— Никита Петрович, я, мабуть, вас замучил сегодня... Вы, наверно, и не спали и не обедали из-за меня.
— Спасибо, Алексей Иванович, обедал. Когда вы в шахту поехали, то я швиденько до дому смотался. Я ведь знаю, и все шахтеры знают: если Бахмутский поехал в шахту, то это все равно что солнышко закатилось...
— Что поделаешь, такая у казака доля...
К дому подъехали, когда порозовел восток. И спросонья прокукарекал соседский петух, запертый в сарае.
Алексей Иванович отпустил кучера, а сам потихоньку открыл калитку. На кухне горел свет. Он приоткрыл дверь и увидел бабу Соню. Она спала, сидя за столом и уронив на пол недовязанный шарф со спицами. Керосиновая лампа без присмотра коптила.
Стараясь не шуметь, Алексей Иванович снял с порога сапоги, но тут Софья Петровна проснулась и вскочила с табуретки.
— Ой, Леня, це ты пришел. А я тебя вечерять ожидаю, все остыло давно. — Она увернула фитиль в лампе и кинулась к плите, где в духовке томилась кастрюля с варениками.
— Сидай ешь, заморился, наверно. — Она поглядела на зятя и, смеясь, воскликнула: — Боже мой, какой же ты грязный, Леня! Чи ты уголь рубал?
— Рубал, мамо... Налейте воды умыться.
— Сейчас, родненький, сейчас, сыночек, налью...
Над овальным цинковым тазом Бахмутский быстренько умылся, надел свежую рубашку и сел ужинать. На столе в миске красовались теплые, казавшиеся золотыми в свете лампы вареники. Алексей Иванович почувствовал голод и с удовольствием принялся за любимые маслянистые вареники с творогом или, как в семье говорили, с сыром. Он ел, нагнув голову над тарелкой, и не замечал, как жена, закутаннаяв шаль, босая, с распущенными волосами, бесшумно вышла на кухню и стояла, с грустной нежностью глядя на мужа:
— Наталка! — воскликнул Алексей Иванович, поднимаясь с табуретки. — Ну зачем ты встала?
Он ласково взял жену за плечи и хотел увести, но она сказала с улыбкой:
— Зачем встала? Да затем, чтобы хоть ночью поглядеть на муженька, который целыми днями в бегах, а домой является ночью. Утром опять мчится на работу. Так я хоть немножко погляжу, какой он есть у меня.
— Ладно, Наташа, ты прости меня... Лучше спроси, где я был.
— В шахте ты был, где же еще? — сказала Наталья Семеновна. — Для тебя шахта дороже дома. И хлопцы тебя не видят, растут без отца...
— Наташа, нет, ты послушай, что было сегодня в шахте!
— Вечеряй да ложись спать, — сказала она и ушла.
Поужинав, Алексей Иванович на цыпочках прошел мимо спящих сыновей и лег в теплую постель.
— Как у тебя тут мягко... А я целый день на камнях лежал в угольной лаве. К тебе пришел как в царство небесное.
Теща на кухне погасила свет и тоже легла. Тишина объяла дом Бахмутских. Петухи в поселке начали свою утреннюю перекличку.
Алексей Иванович лежал с открытыми глазами и все порывался шепотом поделиться с женой радостями прожитого дня.
— Да спи ты, хлопцев разбудишь. Им рано в школу...
— Сплю, сплю, Наталочка... Знаешь, как в анекдоте: маленький хлопчик, которому не спится, спрашивает у сестренки: «Катька, ты сплишь?» — «Спу». — «Ну, спай, спай».
Алексею Ивановичу так и не удалось заснуть. Вспоминались горняки-комсомольцы и то, как он вместе с ними кидал уголь лопатой на конвейер. Возникала в памяти отчаянная улыбка Ани Журавлевой — комсомольского вожака. Потом снова стал думать о бродячем музыканте из детства. «Да, да, и мотор у него был, как у всех у нас, человеков. Удивительный мотор, один на все заботы и дела: и на труд, и на слезы, и на пляску, и на любовь. И мотор этот — сердце наше. Ой, как надо беречь этот живой мотор... Вон и теща хватается за сердце, и Наташа частенько болеет, а ей трех сыновей надо в люди вывести. Какой я ей помощник, какой отец, если не участвую в их воспитании... Ах, Наталка, взять бы нам в семью ту дивчину Аню Журавлеву! Была бы у тебя помощница... Хотя, возьми
