Ирина Кнорринг - Золотые миры.Избранное

19/ VII, 1925

«Вечер был такой пустой…»

Вечер был такой пустой,Скучный, тёмный, как осенний.Ливень падал за стеной,Молча округлялись тени.

Мы сидели на полуИ играли в кабалу.

Мне казалось — прошлый годВстал в немом оцепененье.Время медленно ползёт,Время любит повторенья.

Ты тревожилась грозы.Двойки клались на тузы.

А зарница за стекломЯркой трещиной змеилась.Разве новое пришло?Разве жизнь переменилась?

Тени ёрзали в углу.Дождь струился по стеклу.

23/ VII, 1925

В вагоне («Уткнувшись в диваны, я чутко ловила…»)

Уткнувшись в диваны, я чутко ловилаУскоренный дактиль колёс.Откуда такая тревожная силаИ солнца, и смеха, и слёз?

В окошке — ряд улиц, уныло знакомых,И тающий пар от реки.Что было вчера неприятного дома?Ах, да — ощущенье тоски.

Посёлки, заводы, туннели, откосы,Мохнатая, серая пыль.Рассеянным дактилем вяжут колёсаКакую-то страшную быль.

23/ VII, 1925

«Я здесь не та. Не плачу о весне…»

Я здесь не та. Не плачу о весне.Любимых книг не трогала ни разу.А дни идут. И холод в каждом дне.Далёкий, нелюбимый, черноглазый —Люби меня и думай обо мне!

29/ VII, 1925

«Нам не радуга в небе сияла…»

Нам не радуга в небе сиялаВ тот желанный и радостный день,Нас дождливая даль провожалаИ чертила круги на воде.

И когда потекли над волнамиВсе знакомые близко места,В тишине не звучало над намиЛегендарное имя Христа.

И когда поднималась усталостьИ забилась с тревожной тоской,Только небо над нами шаталосьИ взлетала земля за кормой.

29/ VII, 1925

«Ты говоришь, что я живу тоскливо…»

Ты говоришь, что я живу тоскливо,Что я стара, инертна и мертва,Что нет в моей душе благих порывов,Не радуют красивые слова.

Да, в девятнадцать лет ты больше знала,Хотела большего в мечтах своих.Ты видела созданье идеалов,А мне досталось лишь крушенье их.

Куда идти? К какой заветной цели?Ведь цель и смысл мне не укажешь ты,Когда упрямо в каждом дне неделиЯ вижу только горечь пустоты.

5/ VIII, 1925

«С улыбкою неотвратимых дней…»

С улыбкою неотвратимых днейТеперь смотрю в мои воспоминанья.Я не люблю восторженных людей,И не люблю крикливых восклицаний.

Но были дни, когда душа цвела,И жизнь меня несла поэмой плавной.Ты думаешь — тогда весна была?Нет, осень мутная шатала ставни.

6/ VIII, 1925

«Испуганный бой часов на башне…»

Испуганный бой часов на башне.За тонкой иголкой — блестящая нить.Бессвязные фразы о дне вчерашнем…Тебе иногда не бывает страшно?Ты иногда не боишься жить?

17/ VIII, 1925

Утро («В сердце лёгкий дурман…»)

В сердце лёгкий дурман.Всё простое, послушное.На перроне — туман,Фонари не потушены.

Склон, заросший травой,С желтоватою проседью.Смочен яркой росой,Словно дождиком осенью.

И шаги так легки,Тешат мысли случайные.Ну — а горечь тоски?А безумье отчаянья?

18/ VIII, 1925

«Всё медленней ночи глухие…»

Всё медленней ночи глухиеИ мыслей назойливый шум.Всё реже тоска о РоссииТревожит испуганный уж.

Без света, без смысла, без цели,Без веры в какой-то исход,Плывёт за неделей неделя,За годом мучительный год.

Дождливые дни раздавилиПредчувствием, страхом, бедой.И больше не хочется лилийНад тихой и чистой водой.

29/ VIII, 1925

К книжке Ходасевича («Упрямый ямб, размерный гул…»)

Упрямый ямб, размерный гул,Звучащий холодом всезнанья.Быть может, он перешагнулТе, мне неведомые, грани.

Так — сильный, твёрдый, ясный и сухой,Холодный, как лежачий камень,Он смотрит вдаль перед собойСвоими узкими глазами.

29/ VIII, 1925

В вагоне («Холодный ветер сух и рьян…»)

Холодный ветер сух и рьян.Сижу, смотрю в стекло, и вижуОдин всклокоченный туман,Лежащий густо над Парижем.

И высоко, над головой,В тоске унылой и всегдашней,Торчит над сизой пеленойВерхушка Эйфелевой башни.

8/ IX, 1925

Мысли за работой («Что длиннее моей полосы?..»)

Что длиннее моей полосы?Что скучнее осенних минут?Я боюсь посмотреть на часы:Слишком медленно стрелки ползут.

А иголка острее тоски.Но больнее тоска, чем игла.Всё размернее взмахи руки,А в окошке — дождливая мгла.

Надо кончить работу к пяти.Нитка рвётся, свиваясь в узлы.До метро без дождя бы дойтиЧерез облако тающей мглы.

В жизни есть безнадёжный изъян.Ливни хлещут и ветры метут…В мутно-синий, холодный туманСлишком много уходит минут.

8/ IX, 1925