Нас не укротили - П. Карев
На станции Куачензы нас пересадили в японский поезд. Товарные японские поезда не были приспособлены к перевозке людей, и солдаты расположились на полу вагонов, на разостланных циновках. По ночам в вагонах было очень холодно, и мы дрожали как в лихорадке. В этих условиях был пройден путь через Мукден и Ляо-Янь до самого порта Дайрена.
Во время переезда от станции Куачензы до порта Дайрена офицеры вели себя вежливо, не кричали, не ругались, не избивали, часто заглядывали в вагоны, следили за порядком и чистотой, иногда даже перекидывались с некоторыми солдатами несколькими словами. Кормили лучше, чем обыкновенно, старались показать японцами, что у нас все гладко и все в порядке.
Вот порт Дайрен. Кончен железнодорожный переезд.
Солдаты сбились кучами в дверях вагонов и жадно всматривались в бушующие волны Желтого моря. Многие еще ни разу в жизни не видели моря и с удивлением смотрели на бесконечную водную равнину. Старшие вагонов сдерживали напирающих любопытных солдат. По перону был выстроен для встречи русских почетный военный караул японцев.
Поезд остановился. Японский военный оркестр заиграл марш. Солдаты с закинутыми за спины ранцами по команде ротных командиров быстро выскакивали из вагонов и выстраивались в колоннах по-ротно.
По команде «смирно» — полк замер. С правого фланга показалась группа русских и японских офицеров во главе с полковником Дьяконовым и Дайренским генерал-губернатором.
Маленький, плюгавый, с выпяченными вперед большими желтыми зубами, с лицом мопса, генерал-губернатор остановился перед развернутым полковым знаменем, которое держал знаменщик Сабанцев Василий.
Голова Сабанцева была на одном уровне с древком знамени и трудно было понять на что смотрит генерал-губернатор, на знамя или на знаменщика.
Богатырская фигура Сабанцева, рост которого равнялся трем аршинам и двум вершкам, удивляла всех. Японский генерал был просто ошеломлен гигантским ростом солдата.
Подойдя вплотную к Сабанцеву, генерал приподнялся на носках и долго смотрел в подбородок вытянувшегося в струнку знаменщика. Генерал запрокинул голову назад, так что фуражка еле-еле держалась на голове, а поднявшийся вверх козырек фуражки был на одном уровне с ремнем, охватывающим талию Сабанцева.
Посмотрев на приподнятый подбородок Сабанцева, генерал, постепенно опуская голову, тщательно начал осматривать шинель знаменщика, сшитую в Самаре по особому заказу, так как ни одна готовая шинель, имеющаяся на военном складе, Сабанцеву не годилась.
Осмотрев шинель Сабанцева, генерал долго смотрел на сапоги знаменщика. Длина следа у Сабанцева, без всякого преувеличения, была равна сорока сантиметрам. Сапоги, с которыми хозяйственной части полка не мало было хлопот, были сшиты для него, как и шинель, по специальному заказу. Прежде чем сшить сапоги, пришлось делать специальные колодки, так как ни одни колодки, имеющиеся в магазине и у самарских сапожников, к ногам Сабанцева не подходили.
Осмотрев сапоги знаменщика и покачав от удивления головой, генерал рассмеялся. Он снова приподнялся на носках и, вытянув вверх руку, хотел потрепать за подбородок великана, но вытянутая рука генерала могла дотянуться только до второй сверху пуговицы на шинели Сабанцева. И несмотря на все попытки, японец не мог достать не только подбородка, но и воротника Сабанцева. Сопровождавшие генерала японские офицеры, осматривая Сабанцева, от удивления улыбались во всю ширь громадных ртов, оскаливая широкие и желтые зубы.
Официальная часть встречи русских с японцами окончена. Все русские офицеры полка вместе с японскими офицерами на автомашинах уехали в город.
Русские солдаты, разминая ноги, бродили по порту с японскими солдатами, которые также удивлялись громадному росту Сабанцева. Солдаты японцы подходили к нему целыми группами и тщательно рассматривали.
Некоторые японцы старались достать руками руки Сабанцева, которые он, вытягивая широко в стороны, держал на уровне своих, плеч, но это ни одному японцу сделать не удалось.
Японские офицеры и гражданские фотографы, стараясь заснять Сабанцева, беспрерывно щелкали фотоаппаратами и в конце концов так надоели ему, что он плюнул и ушел, спрятавшись между походными кухнями.
В Дайрене полк был посажен на французский океанский пароход «Сантай». Над морем зычно разнеслись гудки. Мощно заработал винт, вздымая клубы пены. Медленно разрезая покойную гладь моря, двинулся пароход в далекий путь. Началась новая полоса издевательств, избиений над солдатами, проданных царем за снаряды французским капиталистам.
ЖИЗНЬ ПОЛКА НА «САНТАЕ»
На судно было погружено много быков, овец и кур; ими была занята половина верхней палубы. Первый батальон был размещен в трюме носовой части. Коек не было, деревянных нар не хватало. Многим солдатам пришлось разместиться на полу трюма и под нарами. На второй день по выходе из Дайрена в трюмах образовалась такая жара, что дышать стало нечем. Более предприимчивые солдаты начали выбираться и устраиваться на верхней палубе, на открытом воздухе. Над палубой был натянут брезент, бояться дождя не приходилось. И вот спустя некоторое время все, кто имели возможность найти свободное место на верхней палубе, выбрались из трюма. Каждый старался сделать себе что-либо в роде койки, используя все предметы, какие имелись на пароходе.
Несмотря на то что солдаты задыхались от жары, пресной воды давали очень ограниченное количество и всех мучила жажда. Однако ежедневно производились строевые занятия. Больше всего учили отданию чести, как нужно держать руку под козырек во время встречи или разговора с начальством, и как нужно становиться во фронт, с какой стороны от начальства и на сколько шагов. Всех, кто вяло или плохо исполнял, ставили под винтовку, давали внеочередные наряды, били по лицу или заставляли ходить гусиным шагом.
Строевые занятия чередовались со словесностью. Словесность представляла из себя все те же программы, по которым занимались в вагонах: зубрили титулование начальства, изучали, кто признается «внешним и внутренним врагом царя и отечества». Ежедневно два часа уходило на читку евангелия. А вечером заставляли петь песни и плясать.
Когда вышли в Индийский океан, жара стала еще невыносимее. Но дурацкие, никому не нужные занятия продолжались. Люди начали слабеть и болеть. Питание было недостаточное и недоброкачественное, кормили соленым негодным мясом и соленой рыбой. Чай был только утром. От соленой пищи пить хотелось еще сильней. Однако пресной воды выдавали все меньше и меньше. Солдаты были вынуждены пить соленую морскую воду. Начались массовые желудочные заболевания. Судовой лазарет был битком набит больными. Те, кто за неимением места не могли попасть в лазарет, валялись на палубе без всякой медицинской помощи, изнывая от жары и жажды. К тому же качка
