Кавказские Дни. Парижские Дни. - Ум-эль Бану Мирза кызы Асадуллаева
В песке большого виноградника местами торчали серые обломки скалы. Один из самых крупных камней считался моей собственностью, и с этим вынуждены были соглашаться даже мои двоюродные братья. Когда солнце нагревало мой валун, я, лежа на нем, воображала себя на песчаном полуострове, а вокруг - море.
В винограднике была старая лоза. Сидя под ее развесистыми ветвями, я представляла себя в старинном доме. Прислонившись к стволу, рассказывала лозе, как старому другу, свои самые сокровенные тайны. А мудрая старая лоза ничему не удивлялась. Именно здесь я впервые раскурила сигарету, в тени безмолвной старушки-лозы.
Среди виноградных кустов был старый высохший колодец, к которому я часто наведывалась. Он был никому не нужен и оттого жалок и несчастен. Я представляла себе его заплаканные покрасневшие глаза и сочувствовала бедняге. Среди нагретых солнцем камней старого колодца шныряли юркие ящерицы. Они были верными подружками заброшенного колодца. Я искренне радовалась, когда количество ящериц становилось больше: значит старый колодец не одинок, друзей у него стало больше и можно быть за него спокойной.
Мои же друзья в саду встречались повсеместно. Это было и грушевое дерево, и вьюнки, и розовые кусты, и бассейн, и даже лестница. Я сама выбрала себе этих друзей и была ими довольна. В отличие от людей, они помнили добро и умели быть благородными. И я относилась к ним с нежностью и заботой.
II
Дом наш был велик и разделен на две части. В каждой части - по десять комнат. Площадку у входа мы называли «долан». Здесь даже в самые жаркие дни было прохладно -постоянный сквозняк, которого так боятся европейцы. А для нас он ровным счетом ничего не значит. Наоборот, сквозняки специально устраивались, чтоб принести в дом прохладу. Поэтому небольшие площадки - «доланы» в деревнях имелись перед каждым домом.
Несмотря на просторность дома, летом он едва вмещал всю собравшуюся родню. Бабушка приезжала со своей прислугой, а тетка - с мужем. Муж другой тети был недружен с моим отцом. Они часто ссорились. Поэтому он на дачу не приезжал. Но его жена привозила сюда пятерых своих детей. Фрейлейн Анна терпеть их не могла. Все они были лгунами, воришками и ябедами, портили нам весь отдых. Кроме нас, четырех сестер и фрейлейн Анны, жил на даче и младший брат отца Ибрагим. Он был еще холост, был веселым и озорным малым. Вместе со своей родней, бесчисленной прислугой, пятнадцатью садовниками, извозчиками и пастухами, наша дача напоминала небольшой поселок.
В доме были и хозяйственные постройки. Пекарня находилась в распоряжении бабушки. Хлеб здесь выпекался сразу на всю неделю. Был у нас и курятник, и прачечная, и многое другое. Но более всего заслуживала внимание просторная баня в конце двора.
Из-за этой бани все родственники победнее завидовали нам. Она была одновременно и местом встреч бабушки со своими гостями.
Делать покупки на рынке не было необходимости: хлеб выпекался дома, фрукты и овощи выращивались в своем хозяйстве, мясом обеспечивала собственная скотина. Словом, все было «под рукой».
До тех пор пока отец был холост, мы были вместе. Вместе собирались и за большим столом. Нетрудно себе представить размеры такого стола! Во время обедов шум стоял невообразимый. Дети перекрикиваем друг друга, стараясь быть услышанными. Да и беспорядок создавался соответственный. Например, восседавшая во главе стола бабушка ела руками, по старинке. Но делала это намного аккуратнее, чем мои дяди и тети, которые пользовались вилками и ножами. Фрейлейн Анна была единственной чужестранкой за этим столом. Она испытывала определенный дискомфорт. Потому что не могла делать нам замечаний по поводу неправильного поведения за столом и неряшливости - это могло обидеть других присутствующих. В те времена наша грубость и неотесанность не были заметны мне. Все представлялось само собой разумеющимся. Лишь сейчас я понимаю, какие чувства мог испытывать за нашей необычной трапезой человек из Европы, носитель совсем иной культуры.
Плохой русский язык старших, немецкий, на котором фрейлейн Анна обращалась к нам, азербайджанская речь -все это создавало странное языковое смешение. Свой родной язык я не любила. Он казался мне грубым и крикливым. Неприязнь к своему языку мешала мне изучать его.
А сколько невинных барашков закалывалось для блюд, готовящихся к нашему столу! Мы ели не только баранину, но и говядину. Правда, ее покупали, заказав заранее у мясника. Бабушке приходилось раскошеливаться. Она руководила бюджетом всех присутствующих здесь семей и была очень экономна. Но, несмотря на ее прижимистость, всего было вдоволь. И все же расходы причиняли ей, человеку, экономившему даже на дармовых продуктах, глубокое расстройство. Изъятие денег из заветных кошельков было для нее делом мучительным, и она всячески старалась избегать этого.
У бабушки было три дочери - пышнотелые, волосатые дамы, кичащиеся своей приверженностью к новомодной европейской культуре. Они говорили на смеси русского и азербайджанского языков, курили папиросы, шили себе наряды в самых дорогих бакинских «Домах моды». А уж как они любили украшения! Были увешаны ювелирными украшениями с головы до пят. Даже к волосам прикалывали золотые заколки. По характеру же все три были очень ехидные, обожали сплетни и интриги. Говорили они очень громко, перекрикивая друг друга. Со стороны могло показаться, что они ссорятся. Весь день тетки без устали болтали, без конца играли в покер и бездельничали. Тем не менее, эти бестолковые болтушки были такие высокомерные, что относились свысока даже к своим родителям. Никто им не нравился! Стоило одной из этих дам покинуть помещение, как остальные тотчас начинали говорить о ней и ее детях и -ничего хорошего. Казалось, они ненавидят друг друга. Тем не менее они никогда не разлучались, всегда были вместе и очень скучали друг без друга, если ссорились.
Серьезные споры и дрязги среди них начались после смерти деда. Не стало покоя, когда возник вопрос о разделе наследства. Сестры оказались меж двух огней: мужья заставляли их требовать от моего отца своей доли имущества. Но отец, будучи главой семьи и руководителем фирмы, при разделе наследства мог потерять свою руководящую функцию. Когда одна из сестер отважилась, наконец, смущаясь, попросить у него своей доли, он преспокойно спросил у нее:
- Тебе-то деньги для чего, сестрица?
- Муж требует.
- Твой муж лодырь и бестолочь. Этот тунеядец хочет пожить
