Кавказские Дни. Парижские Дни. - Ум-эль Бану Мирза кызы Асадуллаева
- Пророк никого не принуждал многократно жениться, - отвечает он мне. - Да, верно, - говорю. - Но я тебя заставлю! Хоть одну возьми! Во-первых, она нам дитя родит. Да и мне тяжко одной. Бегаю от порога к порогу, только бы поговорить с кем-нибудь. Одна я среди подруг такая, от скуки изнывающая. Нет, Аббас, женись - и точка!
- Но ведь я уже не молод, - стал он меня уговаривать.
- Не убудет от тебя! На брачную ночь да на одно дитя сил хватит!
- Отвяжись, - говорит, - глупая баба! Мне 60 лет, самому виднее, что для меня лучше. Всё!
А потом начал меня ругать. Я раскричалась: «Женишься! Женишься!»
- Ни за что!
- Бессердечный, - ору я на него, - безмозглый мужик! Какой же ты мужчина, если не хочешь иметь две жены?
- Обругала его последними словами. А он рассердился и ушел из дому. Запугал! Нет, я этого так не оставлю! Что же мне делать? - едва сдерживал слезы, вопрошала Бегим.
- Что делать?
Бабушка аккуратно укладывала листья фисташкового дерева поверх хны на моих волосах. Наконец она произнесла: - Выбери сама понравившуюся молодую девушку. А как выберешь, приходи ко мне. Постараюсь уговорить Аббаса. Безумец, дурак безмозглый! Может быть, и он хочет походить на русских, чтоб их змеи покусали!
И жена одна, и детей нет - ничего себе! Ты, давай, найди себе подругу, после посмотрим. Да, знаешь, у свояка нашего Мухаммеда, горбатого Аслана, чудная дочка подросла. Хорошенькая такая. И характером, говорят, покладистая. Погляди, сходи, на нее. По-моему, она тебе понравится. Будет тебе хорошей подружкой.
Бегим так и поступила. Повидалась с девушкой и облюбовала ее. А бабушка переговорила с Аббасом. Тот сперва упрямился и категорически отказывался. Долго спорили. Никак не соглашался Аббас жениться! Но бабушка была настойчива, и ее упорство было вознаграждено: Аббас обессилел в споре и сдался! К сожалению, у него все равно не родилось дитя. Зато Бегим была довольна. У нее наконец-то, появилась подруга! Со скукой и одиночеством покончено!
Как видно, многоженство имело и свои положительные стороны.
Оттого, что половину года мы проводили в деревне, была возможность ближе узнать жизнь мусульман. Население Баку было смешанным: были здесь и русские, и армяне, и грузины, и европейцы. Население же деревень составляли исключительно мусульмане.
Я очень любила эту благословенную деревню. Здесь было меньше учебы и больше свободы. Времени для игр и развлечений было гораздо больше. Кроме того, в деревне мы находились вместе со своими двоюродными братьями и сестрами. Это замечательные ребята. Я расскажу о них чуть позже.
С наступлением весны я с нетерпением ожидала завершение ненавистной городской жизни. Уже в мае Баку становился знойным, пыльным и невыносимым городом. Подготовка к переезду была долгой - ведь нам предстояло провести в деревне шесть месяцев. В то время у нас еще не было автомобиля. Путь в первой половине лежал по железной дороге, а затем продолжался на фаэтоне. В солнечное майское утро неторопливый поезд не спеша повез нас в деревенский край, такой желанный. Об этом мы мечтали всю зиму. Когда я впервые увидела поезд, он показался мне красивым и торжественным с виду. Раздавался свисток - сигнал отправления. Поезд медленно трогался и начинал свой путь через каменистые поля, с недолгими остановками, приближаясь, наконец, к пыльной станции, где полно мух и пахло нефтью. Вокруг находились буровые. Вся окрестность заполнена нефтяными вышками и огромными чанами. В воздухе всегда стоял запах нефти. Но мне он нравился. Я с удовольствием вдыхала его. Ведь я родилась в поселке нефтяников, и этот запах был мил мне с детства. Я наслаждалась им.
На крошечной станции нас уже поджидали разрисованные сверкающими на солнце узорами фаэтоны и два извозчика с похожими именами - Зейнал и Зейни. Мы громко здоровались с ними. Зейнал и Зейни разглядывали нас, как заботливые отцы, радуясь тому, что мы подросли несколько с прошлой осени. Затем нас рассаживали, багаж укладывали, и фаэтоны, набирая скорость, стучали колесами, выбивая эхо из стен вдоль буровых. Зейнал и Зейни, погоняя лошадей, всю дорогу громко говорили. Фаэтон переваливал через холмы и катился по абсолютно голой степи. Мы пыхтели от жара и пыли, то и дело повторяя: «Ну и жарища! Ну и пылища!» И так два часа тряски и неудобств. Но через два часа все менялось. Хотя дорога по-прежнему оставалась неудобной, вдалеке показалась чудесная лазоревая гладь моря, которой мы любовались, еще издали с крутой степной дорожки.
Море лежало за высокими каменными стенами нашего двора - сада. За противоположными стенами была голая степь. Сады, полные благоухающих цветов, напоминали оазисы в пустыне. Было удивительно видеть столько зелени внутри каменных оград, когда вокруг лежит безводная степь.
Фаэтоны, минуя небольшие электростанции, снабжавшие электричеством наше хозяйство, хлева и загоны для скота (я их называла «бараньими квартирами»), останавливались перед красивыми лестницами нашего дома. Первые минуты после прибытия в деревню были самыми приятными. Даже цветы сперва казались гораздо больше, свежее, ароматнее. Вода же в бассейне была чище и прозрачнее. Я сразу же принималась за обход подряд: ягнят и телят, цветов и деревьев, и даже с камнями здоровалась. Как и большинству детей, все предметы казались мне одушевленными. Я верила, что деревья и цветы слышат меня и понимают. Они даже отвечали мне на своем незатейливом языке. Надо было уметь их понимать, не каждому это дано. Иногда фрейлейн Анна, заметив, что я «разговариваю» с деревом или поленом, журила меня, грозясь наказать. Меня это очень удивляло: за что же? Мне казалось несправедливым, что видимый и доступный мне мир не видят взрослые. Они просто слепы! Краски мира взрослых были более тусклыми, а явления унылыми. Иногда я сердилась на старших за их недопонимание. Но порой и жалела их: как же скучен их мир!
Все деревья в саду были моими братьями. С теми, что помоложе, я не очень ладила: они были юными и упрямыми. Деревья постарше дружили со мной и уважали меня. Играя в железную дорогу, мы с двоюродными братьями использовали листья этих деревьев в качестве железнодорожных билетов. Ветки побольше заменяли нам лошадок. А мелкие ветки использовались мальчиками для устрашения. Иногда мы плели венки из тонких и гибких веточек, водружая их на голову своему предводителю. Самое старое дерево я избрала себе в дедушки. Оно
