Евреи в России: XIX век - Генрих Борисович Слиозберг
Кроме этих еврейских концертов, ни о каких других публичных удовольствиях я ни малейшего понятия не имел, хотя из афиш знал, что где-то существует театр, цирк, маскарад. Афиши же, еле-еле умея разобрать крупный русский шрифт, я бегал читать ежедневно, и до сих пор не могу себе объяснить, зачем я принимал на себя этот труд, раз я знал, что у меня нет никакой возможности попасть куда-нибудь на публичное зрелище. Упоминаю о странной привычке читать афиши потому, что впоследствии, лет через тридцать, дочь моя, девочка одиннадцати лет, унаследовав от меня эту привычку, также каждый день бегала к театральному зданию, чтобы прочесть афиши, хотя, по условиям своей домашней жизни, она также лишена была всякой возможности побывать когда-нибудь в театре. Подумаешь, в каких мелочах иногда проявляется наследственность…
Впрочем, в эпоху Крымской войны евреям было не до увеселений. Тяжелое это было для них время. Частые наборы нагоняли на них ужас, в особенности на беднейший класс, из которого вербовались рекруты. Так как обязанность доставлять требуемый комплект рекрутов лежала на всесильном в то время кагале, то стоящие во главе его и все их присные избавляли себя от тягостной в николаевские времена повинности, которая всецело ложилась на бедные и беззащитные семейства. Кандидаты в рекруты во время наборов прятались в подземельях, в лесах, бегали из родного города куда глаза глядят. Но главари кагала создали специальную шайку «ловцов», которые занимались ловлей исключительно молодых евреев, предназначенных кагалом в солдаты.
Эти «ловцы», которых многие уже знали в лицо, нагоняли ужас на всех бедных евреев, годных в солдаты; от них, как от опричников, нельзя было откупиться; они не знали ни жалости, ни сострадания; на них не было ни суда, ни расправы; слабые попытки обреченных сопротивляться им кончались обыкновенно победой «ловцов» и избиением жертв.
Раз я был случайным свидетелем такой сцены. На самом бойком месте, на углу Немецкой и Трокской улиц, молодой здоровенный еврей возбужденно спорил с солдатиком. Оказалось, что еврей только что убежал из казармы, где содержались «пойманные», предназначенные в рекруты, а солдатик, карауливший их, заметив беглеца, побежал за ним, настиг его и, страшно волнуясь, умолял его вернуться в казарму. Еврей, бледный как смерть, только скрежетал зубами, с ненавистью посмотрел на солдатика и намерен был ринуться вперед, но тут подоспел другой солдатик, который загородил ему дорогу. Но и двое стражников не могли сладить с силачом. Между тем образовалась толпа народа, любопытствуя, чем это кончится. Убедившись, что ему не улизнуть теперь, беглец схватился за наружную дверь находившегося вблизи магазина, от которой солдатики напрасно пытались его оторвать. Но тут, точно из земли, откуда-то выросли два здоровенных «ловца». Увидев их, беглец затрясся как лист. Не желая среди бела дня, на виду у всей толпы, прибегнуть к силе, один из «ловцов» остался на месте, как бы в помощь солдатикам, а другой побежал в казарму, откуда вскоре появились еще двое солдат. Всем стражникам, разумеется, удалось оторвать беглеца от двери и направить его в казарму. Атак как несчастный в отчаянии все еще сопротивлялся, то солдатики, толкая его вперед, награждали его здоровыми тумаками.
Во время моего пребывания в отцовском доме старший мой брат, Исаак, был засватан и вскоре женился. Брак этот, как, впрочем, все еврейские браки, устроился с помощью «сватов», составляющих у евреев как бы особый цех. Они ведут списки всем женихам и невестам, разъезжают по городам, комбинируют и, сообразив, где есть подходящий «товар», предлагают его соответственному «купцу». Главное достоинство кандидата в женихи это — илуй (глубокий знаток Талмуда), затем в высшей степени ценится аристократическое происхождение от знаменитых раввинов, и чем ближе молодой человек находится по степени родства к знаменитости, тем выше он ценится, красота же и богатство стоят на последнем плане. Илуй, хотя и невзрачный мальчик простого еврея, без всякого состояния, всегда делал «блестящую партию», то есть за него выдавали прекрасную молодую девушку из аристократической семьи, с большим приданым и с обязательством содержать его и его семью на всем готовом в течение определенного числа лет в доме тестя. За илуем шли уже дети умственной аристократии, а за ними — потомки денежной аристократии. От невест же требовалось только приданое и целомудрие, и никакие физические недостатки не препятствовали еврейским девушкам выходить замуж. Впрочем, аристократическое происхождение девушек заменяло им приданое. Дочери умственной аристократии ценились на вес золота; к родителям их засылались предложения со всех концов Израиля, и эти fins fleures[113] доставались только редким избранникам.
Мой отец, как сказано выше, не был раввином и потому не считался большим аристократом, а брат мой Исаак далеко не был илуй, поэтому пришлось искать для него партию в среднем классе евреев. Таковая нашлась, с помощью «сватов», в семье некоего сморгонского обывателя, имевшего взрослую дочь и несколько сот рублей приданого для нее и изъявившего согласие держать у себя молодых в течение четырех лет.
Сколько помню, обручение состоялось без смотрин: брат не видел будущую супругу, а невеста не знала, каков ее суженый. Но брак, как большинство браков у евреев, вышел сносный. До свадьбы, впрочем, невеста приехала в Вильну и остановилась у нас. Она не была ни красива, ни образованна; она еле умела читать по-еврейски, то есть на еврейском жаргоне, но зато она была очень бойка и очень неглупа. Молодые люди понравились, по-видимому, друг Другу, хотя никогда между собою не разговаривали. Все время пребывания в нашей тесной квартирке невесты брат даже не ночевал дома. Впрочем, она и недолго гостила у нас, всего четыре-пять дней, спеша вернуться к родителям.
Отец, с своей стороны, обязался дать своему сыну в приданое сто рублей и прилично его экипировать. Не имея никаких средств, отец должен был прибегнуть к помощи своего брата-богача и его детей. Общими усилиями, после долгих нравственных мучений, отец получил возможность выполнить свое обязательство. Надо было отправиться в Сморгонь. Родители решили взять с собою кроме жениха только меня да младшую сестру, девочку лет двенадцати. О железных дорогах тогда и помина не было. Пришлось нанять две подводы, которые дотащили нас до Сморгони, всего 76 верст от Вильны, в три дня. Дело было зимою, одежонка на нас была плохая, и мы порядком перемерзли дорогою.
Но вот на последней станции от Сморгони началось наше благополучие. Нас торжественно встретили с пением и музыкой и с обильным угощением. Мы, несчастные, чуть ли
