Гэри Вайс - Вселенная Айн Рэнд: Тайная борьба за душу Америки

«Мы можем ошибаться, — сказал Брук, — можем быть правы, можем быть неправы, однако речи об обмане здесь не идет, потому что все мы, как мне кажется, согласимся, что обман — грубое нарушение наших прав, обман — форма насилия. Мы же, как считает правительство, вовсе не имеем права решать, устраивают ли нас условия ипотечного займа. Правительство будет само нам указывать, какую ипотеку брать».

Брук продолжал объяснять, к чему приведет потеря гражданами драгоценного права вести переговоры с банками самостоятельно:

«И что же происходит, когда правительство указывает нам, какую ипотеку брать? Правительство нас принуждает. Значит, если мы не сделаем того, что оно требует, нас ожидают какие-то санкции. Орудие наведено на цель. Правительство — это сила». Объективистам из публики было ясно, что происходит. Рапопорт и не предполагал, что речь идет о неравных взаимоотношениях, основанных на силе, что история научила нас: правительство жить не может без того, чтобы не вмешаться и не отменить совершенно несправедливые пункты в контрактах заемщиков. Он об этом даже не упомянул. Он лишает людей права сесть и обсудить возмутительные условия контракта с банком.

Я попытался представить себе, как я мог бы воспользоваться своей «свободой договариваться» с банком. Я мог бы, к примеру, немного поторговаться по поводу условий кредита. Вместо того чтобы подписывать договор, где значатся неудовлетворительные для меня пункты, я мог бы написать им записку: «Хочу, чтобы процентная ставка не превышала четырнадцати процентов годовых вместо сорока. Прошу вас пересмотреть свое предложение и связаться со мной. С уважением, такой-то». Я бы просто вел себя, как торговец, создавая ситуацию, когда каждый остается в выигрыше. Если бы сорок миллионов клиентов поступали так же, возможно, номер бы прошел. Однако «договариваясь» один на один с банком, заемщик имеет столько же шансов на успех, сколько муравей, пытающийся договориться с моим ботинком. Хотя сорок миллионов муравьев и в этом случае могли бы добиться своего.

Дебаты о защите потребителя продолжались в том же духе: каждый гнул свою линию, и оба — и Брук, и Рапопорт — не могли достучаться друг до друга. Но чего ж еще было ждать, когда у этих людей не было почти ничего общего? Единственный способ, который мог бы привести Брука к победе, состоял в том, чтобы убедительно изображать правительство на все готовым людоедом, а защиту потребителя превращать в насилие со стороны правительства. И все же дебаты послужили поставленной цели, поставленной центром Demos, — выявить полный отрыв от реальности, характерный почти для всей объективистской риторики. Рапопорт, отвечая Бруку, по-прежнему не блистал ораторскими талантами, зато был прост и непринужден, как будто обращался к клубу «Kiwanis» в Нью-Хейвене, анек нескольким сотням ухмыляющихся объективистов. Он мягко заметил, что характеристика, данная Бруком отцам-основателям, проистекает «из узости взгляда», и сказал, что Конституция, гарантируя содействие «общему благосостоянию», подразумевает гораздо больше, чем простую попытку защитить граждан от внешних врагов. Существует множество иных угроз, способных нанести гражданам вред, и на правительство возлагается обязанность защищать население страны от них всех: и от бедности, и от болезней, и от недоступности образования. Конституция обязывает правительство «что-то предпринимать в этой связи, а не просто сидеть, разводя руками и приговаривая: „Вот так уж свободный рынок распределил счастье. Нам остается лишь покориться его воле“».

Брук сумел нанести противнику ощутимый удар, но пока выложился не до конца. Никто не собирался засчитывать нокдаун, если учесть, что аудитория разделилась примерно пополам, однако стиль и характеры бойцов теперь были понятны. Рапопорт снова и снова приводил нравственные доводы за то, что правительству необходимо быть активным, помогать людям, и эта необходимость подкрепляется самой реальной жизнью Америки. Брук занял более абстрактную позицию, прославляя свободный рынок не как лицензию на самоуправство для больших корпораций, но как воплощение «свободы».

Создавалось впечатление, что на этом дебаты и закончатся, зайдя в тупик, но тут Брук нанес сокрушительный удар в собственное солнечное сплетение. Он объявил, что демократия не была для нации главным принципом существования. Ведущий дебатов переспросил его, предположив, что его, вероятно, «занесло не в ту сторону», однако Брук даже не попытался как-то уточнить свою формулировку. «Я считаю, что всеобщее неудовлетворение, с каким мы столкнулись сегодня, в значительной степени является следствием демократии и той идеи, что большинство может приказывать меньшинству — в данном случае единственному настоящему меньшинству, каким является индивидуум, — делать то, чего ему не хочется делать». Брук не собирался развивать эту тему, поскольку несколько десятилетий назад Айн Рэнд уже высказывала серьезные опасения по поводу власти большинства в интервью Майку Уоллесу.[181] Брук не имел права вносить коррективы в объективистскую догму, как священник не имеет права редактировать катехизис.

Рапопорт отвечал, как старый солдат, ничем не выдавая своей радости от того, что его оппонент, уполномоченный самой Рэнд, ступил на зыбучие пески. Рапопорт сказал, что «решения, которые принимают люди, влияют на других людей» почти всегда. На что Брук ответствовал, будто «в мире свободы это не так». Рапопорт возразил, что проблема тут — нев демократии, а в искажении демократии посредством денег и с помощью людей, которых не допускают до голосования.

Все это было из учебника по основам гражданства и права за четвертый класс. Но что еще здесь можно было сказать? Мне кажется, Рапопорт мог бы припомнить Бруку отцов-основателей, подчеркнув, что они-то были демократы своего времени и при этом регулировали налоги и траты. В период с 1792 по 1811 год подушный налог был в десять раз выше того, что взимался с британцев с 1765 по 1775 год.[182] Если бы я был противником Брука, именно это я бы и сказал ему, когда он под конец раунда забился в угол.

Брук принялся в очередной раз потрясать избитым рэндианским «принципом торговца», утверждая, что люди связаны друг с другом «добровольным механизмом торговли. Это позиция, выигрышная для всех». Рапопорт ответил, что такой принцип «подразумевает двух равных партнеров. Но в нашем обществе, в коммерции, на рынке, равных партнеров не существует». И задача правительства, сказал он, следить за тем, чтобы возможности разных людей хоть как-то уравнивались. Он был сдержан и утверждал очевидные вещи, однако это было необходимо, потому что догма Рэнд основана на игнорировании очевидных вещей. На высказываниях вроде тех, какие делал Брук, будто человек достигает равенства доходов, предоставляя бедным «возможность подняться и сделать состояние». Отчего вспоминался Анатоль Франс: «Закон, воплощая в себе величественную идею равноправия, запрещает спать под мостом, располагаться на ночлег на улице и красть хлеб одинаково всем людям — богатым так же, как и бедным».