Светлана Аллилуева – Пастернаку. «Я перешагнула мой Рубикон» - Рафаэль Абрамович Гругман
«– На моих глазах всё разворачивалось. Ох, как это было тяжело. Каплер не решался оставить жену, которая столько страдала в тюрьме. Всё определила болезнь Юлии. У неё была тяжёлая операция, она вызвала Каплера проститься. Он стоял на коленях перед её кроватью, плакал и говорил, что останется с нею навсегда.
За два года до смерти Каплера в их с Юлией квартире раздался звонок. Юлия открыла. На пороге стояла Светлана Сталина, она только что вернулась из-за границы, надеясь жить на родине.
(Лариса Васильева полагает, что невозвращенец, отказавшаяся от советского гражданства, тайно пересекла границу, чтобы увидеться с Каплером и также тайно обратно ушла за кордон? – Р.Г.)
– Можно мне видеть Алексея Яковлевича?
– Конечно, конечно, проходите.
Юлия оставила их вдвоём. Два часа проговорили они. Юлия никогда не спрашивала Каплера – о чём…»
Является ли оправданием нелепицы то, что это пересказ чужих слов? В документальной прозе такие огрехи непозволительны. Даты и факты надо проверять и перепроверять. Васильева писала в этой же книге о своей дружбе с Друниной, она знала даты смерти Каплера, Друниной и дату кратковременного возвращения в СССР Аллилуевой, знала, что в тюрьме сидела не Друнина, а Токарская (и величали её не Юлией, а Валентиной). Нагромождение ошибок, несовпадения фактов и дат чудовищные, для серьёзной книги, неоднократно перепечатываемой, такие небрежности недопустимы.
Светлана Аллилуева и Давид Самойлов
В 2006 году Борис Грибанов[83] опубликовал в журнале «Знамя» воспоминания о Давиде Самойлове: «И память-снег летит и пасть не может. Давид Самойлов, каким я его помню», в которых рассказал историю любви поэта и дочери вождя.
Хотя должен поправиться, слово «любовь» в данной истории вымолвлено поспешно, оно применимо только к Светлане. Самойлов, не прилагая особых усилий, взял то, что само пошло ему в руки. Вначале он отнесся к её неожиданно вспыхнувшим чувствам довольно цинично. Давид (Грибанов называет его Дезик) был женат на Ляле Фогельсон, дочери известного кардиолога, и изменял ей с той же лёгкостью, с какой сочинял стихи. А тут – ну как устоять пред искушением, соблазном, когда на него, тогда ещё малоизвестного поэта (первая книга стихов вышла в 1958 году), подрабатывающего в основном переводами, «клюнула» дочь генералиссимуса, того самого, который указательным пальцем небрежно перемещал миллионы людей из одной клетки (не шахматной доски) в другую!
…Отрывок из воспоминаний Грибанова о тридцатилетней женщине, живущей страстями, милой, умной, интеллигентной, обеспеченной (для кого-то это немаловажно), желающей выйти замуж и обрести душевный покой. Приведён он с сокращениями. В описании героини нужно добавить: женщины темпераментной, отдающей себя с потрохами любимому мужчине, – у кого-то уже ёкнуло сердце. Но… Всё это мы уже проходили! Сколько одиноких женщин подходит под это описание! – нужно ли читать ещё один «взахлёбистый» рассказ покорителя дамских сердец? Но женщина, о которой пишет Грибанов, в сороковые годы была самой желанной и опасной невестой СССР. Дочь генералиссимуса!
«Началась эта история в конце 50-х годов. Я работал тогда в издательстве “Детская литература”. И вот однажды мне позвонила наша приятельница Таня Непомнящая. Она в том году окончила факультет журналистики МГУ, её оставили в аспирантуре, а меня она просила взять под своё покровительство её подружку Элю Микоян, жену старшего сына Микояна Степана, которая закончила тот же факультет и получила назначение к нам, в детское издательство.
Эля Микоян оказалась женщиной в высшей степени приятной, очень милой и доброжелательной. Мы подружились, как говорится, семьями, бывали друг у друга в гостях. Естественно, что Эля подружилась и с Самойловым, который каждый день забегал ко мне в издательство. И вот однажды у Микоянов был какой-то семейный праздник, чей-то день рождения, и Эля пригласила меня с моей женой. И случилось так, что перед вечером ко мне забрел Дезик, и я пригласил его поехать вместе с нами к Микоянам, которые жили в большой пятикомнатной квартире в Доме Правительства (более известном теперь как Дом на набережной). Дезик согласился, ему было интересно посмотреть, как живет элита нашей страны.
За огромным столом, во главе которого сидел сам Анастас Иванович Микоян, который, если я не ошибаюсь, был в то время Председателем Верховного Совета СССР, иначе говоря, формальным главой государства, Дезик оказался рядом со Светланой Сталиной, которая после смерти отца взяла фамилию матери – Аллилуева. Со Светланой я уже был знаком раньше. Это была рыжеватая женщина, с лицом, которое нельзя было назвать красивым, но довольно привлекательным и прежде всего умным и чувственным. Впрочем, я всегда задумывался, не придаёт ли ей известную долю обаяния её происхождение – нельзя было отделаться от мысли, что с тобой разговаривает дочь самого Сталина.
Не знаю, что сработало в данном случае – гипноз её имени или обаяние её женственности и вообще привлекательность, но уже через какие-то пятнадцать минут, не обращая внимания на самого Микояна (для Светланы это было более чем естественно: она привыкла видеть в сподвижниках отца его слуг, а для поэта Самойлова чины и звания вообще ничего не значили), словом, через пятнадцать минут они уже целовались взасос. Мы с женой уехали, оставив моего друга на его собственное усмотрение.
На следующее утро, не успел я войти в свой кабинет, как раздался телефонный звонок, и я услышал хихикающий голос Дезика:
– Боря, мы его трахнули! (Дезик употребил другое слово, более ёмкое и более принятое в народе.)
– А я-то тут при чём? – возмутился я.
– Нет, нет, не спорь, я это сделал от имени нас обоих!
Мог ли я тогда представить себе, что эта озорная выходка повлечёт за собой столь серьёзные последствия, затянется на многие годы, станет фактом биографии Давида Самойлова?
Тем не менее так оно и вышло. Случайная связь переросла в длительные и довольно серьёзные отношения. Был ли Дезик влюблён в Светлану? У нас с ним никогда прямого разговора на эту тему не было, и я могу судить только по косвенным обстоятельствам. Думается мне, что настоящей любви у Самойлова к Светлане никогда не было. Однако нельзя отрицать, что была искренняя привязанность, нежность. Имела место и жалость. Как человек, очень тонко чувствующий, Дезик ощущал, что Светлана, по существу, личность трагическая, обречённая всю жизнь нести крест своего происхождения.
Пройдёт несколько лет, и будет последнее расставание, о котором Самойлов скажет в своих «Поденных записках» абсолютно точные слова, характеризующие Светлану. Он напишет о “трогательной нелепости её поступков, продиктованных силой чувства,
