Че, любовь к тебе сильнее смерти! Писатели и поэты разных стран о Че Геваре - Александр Иванович Колпакиди
Громко заплакал грудной ребенок. Мать стала судорожно укачивать его; она явно боялась привлечь к себе внимание. Женщина была молодая и миловидная. Командир улыбнулся и сказал, чтобы она покормила ребенка. Мать прикрыла грудь одеялом и стала кормить младенца.
– Мы ведем борьбу в трудных условиях, вдали от своих семей. Мы боремся не за себя, а за будущее всех вас, – снова заговорил Командир. – Мы пришли не с пустыми обещаниями. У вас будет достаточно возможностей отстранить нас, если мы их не сдержим. Мы и не угрожаем вам, у вас полная свобода выбора, но подумайте обо всем, что я сказал. Мир в наше время идет либо с Революцией, либо против нее. Революция не ограничивается передачей вам клочка земли, который вы даже не знаете, как обработать: она означает научную организацию производства, чтобы каждый получил по потребности и по своему вкладу в общее благосостояние. Революция означает гарантированное право на человеческое достоинство, чтобы не было человека, на которого бы смотрели и с которым бы по той или иной причине обращались как с существом, низшим по сравнению с другим существом. Мы все равны в рождении и смерти, мы должны быть равны и в жизни. Революция вручает человеку его собственную судьбу, делает его творцом самого себя… Я хочу закончить этот разговор, который, я уверен, многие из вас запомнят на всю жизнь, следующими словами: что бы о нас, партизанах, ни говорили, верно только одно – мы свободно взяли на себя эту историческую ответственность, не будучи в этом как-либо материально заинтересованы лично; мы несем вам надежду на новый мир, решимость покончить с отжившими системами; мы боремся не за себя самих, а за сынов нашей метисской Америки, которых, возможно, нам не суждено увидеть. Многие из нас погибнут в этой борьбе, но не забывайте никогда, что они умерли, чтобы сделать ваше существование достойным каждого, кто живет в двадцатом веке.
Командир умолк и поднес руку ко лбу, явно утомленный. Я испугался, что он потеряет сознание. Никто не пошевелился – ни восторга, ни неудовольствия. Только мы, его товарищи, находились под впечатлением речи. Молчание продолжалось несколько минут. Командир подошел к Дарио и что-то сказал ему на ухо. Тот вышел вперед и обратился к народу.
– Если у вас есть какие-нибудь вопросы, мы с удовольствием ответим. Вам нечего нас бояться. Мы вооружены не для того, чтобы стрелять в вас или защищаться от вас, но чтобы не быть застигнутыми врасплох, если появятся солдаты.
Учитель, очевидно, только и ждал этого момента, чтобы заговорить. Он вышел вперед и поднял правую руку.
– Представители армии нам сказали, что вы не революционеры, а обыкновенные захватчики, что вы явились сюда по приказу иностранных держав поработить нашу родину, вот я и хочу, чтобы вы нам это объяснили, – сказал он спокойным голосом с неопределенной, как всегда, миной на лице – то ли насмешливой, то ли презрительной, то ли дружеской.
– Сейчас отвечу, – сказал Командир. – Вы, как мне сказали, местный учитель, ведь так?
– Да, он самый.
– Хорошо. Кто отцы боливийского Отечества?
– Боливар и Сукре.
– Так. Ну, а они родились в Верхнем Перу?[22]
– Нет! Они были венесуэльцами, – не дал договорить учитель.
– Правильно. Прямо как на экзамене у вас в школе. Люди, освободившие вас от испанского владычества, были гражданами Америки, американцами. Мы все американцы. Мы все, народы Америки, должны объединиться против империализма янки и против капитализма.
Командир подождал следующего вопроса. Вышел молодой парень.
– Говорят, вы коммунисты и не верите в бога, – сказал он, побледнев.
Командир ответил не сразу. Он посмотрел в небо. Солнце поднялось высоко и стояло почти в зените прямо у нас над головами.
– В вашем селении есть священник? – спросил он, переводя глаза на парня.
– Нету, – сказал учитель, потому что юноша не решился ответить.
– Ну и что же – вы получаете ежедневную помощь от церкви или хотя бы в тех случаях, когда понадобится? Уверен, что нет. Служители церкви сидят в городах, там нет недостатка в пожертвованиях и много чистой публики, кто-нибудь нет-нет да и пригласит поужинать. Служить здесь чересчур накладно. Армия, которая расстреливает шахтеров и поддерживает бесправие народа, имеет своих капелланов, но здесь нет ни одного служителя божия. Мы думаем, что сначала нам надо бороться за лучшую долю здесь, на земле, ведь именно здесь мы по-настоящему голодны, здесь страдаем от отсутствия самого необходимого; поэтому оставим на совести каждого его отношения с небом и богом. Мы хотим гарантировать труд, хлеб и свободу всем, кто нуждается; религия – дело личной совести каждого.
На лице юноши появилось неопределенное выражение, кажется, он не был удовлетворен. Больше никто вопросов не задавал. По распоряжению Командира собрание было распущено. Мы занялись добыванием продовольствия и одежды. Когда стало смеркаться, я пошел сменить дозорного, оставленного нами на холме у въезда в селение. Он расспросил о том, что произошло за день. Я рассказал ему все в общих чертах.
На рассвете следующего дня совершенно бесшумно мы покинули селение. Никто не видел, как мы уходим.
14. Мы вышли к небольшой реке. Несколько самолетов летали над нами, так что весь день мы не могли и носу высунуть из леса. Когда спустилась ночь, на встречу с нами пришел один товарищ из группы Хосе. Группа его под натиском армейских частей отступала на север, где лес был гуще. Их предал некий Рубен, горняк, доброволец, записавшийся в отряд на шахте «Двадцатый век». У них были
