Че, любовь к тебе сильнее смерти! Писатели и поэты разных стран о Че Геваре - Александр Иванович Колпакиди
– Птицу почти всегда убивают в воздухе, – был его ответ.
Думаю, что усталость и чувство одиночества, отсутствие поддержки вызывают в нас эти мрачные мысли.
9. У нас была стычка с солдатами. Мы устроили нм засаду. Чакеньо ранили. Так как у нас не было другой возможности помочь ему, пришлось отнести его в хижину. Оказалось, что там живет та девушка с реки. Она вела себя великолепно. Зовут ее Лаура. Лаура. Отец ее немного боялся – и нас, и солдат. В бреду Чакеньо хватал меня за руку и говорил:
– Не забывай меня, помни, о чем я тебя просил.
Мы ушли, как только перевязали Чакеньо.
Лауре я пообещал вернуться.
10. Солдаты буквально идут за нами по пятам. Трудностей невероятное множество. Мы делаем круги, потому что не можем углубиться дальше в горы, в лес (у нас нет надежных проводников, и мы боимся потерять людей), не можем выйти на равнину (вокруг зарослей, где мы находимся, местность совершенно лишена растительности, это облегчит правительственной авиации налеты на нас). Несмотря на усталость и некоторый упадок духа (это коснулось всех нас, хотя вовсе не служит признаком отсутствия у нас революционного энтузиазма), я чувствую даже какой-то подъем благодаря близости Лауры. Сегодня ночью я сделаю вылазку к её дому. Знаю, что солдаты оцепили всю округу, но я должен ее увидеть; она все больше и больше становится частью моей жизни. С человеческими существами происходит обычная и весьма серьезная вещь: хотя мы и живем, движимые самыми великими идеалами, мы всегда испытываем потребность постоянно «начинять» нашу жизнь каким-нибудь ощутимым, реальным грузом. Постараюсь выразиться яснее: в каждый отдельный момент нашего существования, отмеченный служением идеалу, мы живем не только одним этим напряженным ожиданием, но всегда переплетаем его с теми или иными целями, может быть, и менее возвышенными и менее достойными, несравнимыми с чистотой идеала, но выгодно отличающимися от него тем, что они «находятся под рукой», больше, чем он, обладают вкусом и цветом жизни. Поэтому нам кажется роботом, существом, лишенным человеческого начала тот, кто делает из своего идеала хрустальный замок. Отношения с существами другого пола, не только чисто сексуального свойства, и есть одна из этих «начинок». В душе человека назревает конфликт, когда из простой жизненной начинки любовная страсть постепенно превращается в самые соки жизни, вытесняя идеал, который раньше питал ее. Но если умирает идеал, что происходит тогда?
11. Командир говорил с нами совершенно откровенно. Он сказал, что дела идут не слишком хорошо, хотя и не все потеряно. Нет сомнения, что властям удалось нанести удар по нашим связям в городах. Благодаря этому правительство знает, сколько нас, где мы находимся и каковы наши истинные возможности. Заканчивая, он сказал, что как революционер он не имеет права нас обманывать, что каждый должен еще яснее осознать, какая упорная и трудная борьба предстоит нам. Он привел несколько высказываний вождей Революции и в заключение заметил: принимая во внимание сложившуюся ситуацию и полагая, что среди нас остались самые преданные делу люди, те, кто действительно живет Революцией, он даже и не мыслит, чтобы кто-нибудь мог покинуть наши ряды.
Когда он кончил, наступило долгое молчание. Казалось, мы обдумывали – каждый для себя – свои поступки. И вдруг неожиданно для нас самих из наших глоток рванулась на волю наша боевая песня. Мы обняли Командира и выступили в поход.
12. Свернувшись калачиком, чтобы согреться, прогнать утренний холод, я думаю о Революции. «Можно ли ее сдержать? Неужели она лишь жалкая иллюзия, рожденная в экзальтированных умах кучки людей?» – спрашиваю я себя. Я не могу ответить утвердительно на эти вопросы. Некоторые наши товарищи уже погибли. Это так. Весьма возможно, что врагу удастся уничтожить нас всех. Но ведь мы – это еще не Революция. Мы осознали ее, хотели сделать ее у себя на родине, вот и все. Революция – требование, веление самого человеческого существования: если человек хочет построить истинно гуманное общество, выйти из мрака ночи, из этой жуткой мешанины животного и человеческого, он должен делать Революцию.
13. Сегодня на рассвете мы вступили в небольшое селение, затерянное в горах. Собаки еще издали встретили нас лаем, но не слишком встревожили жителей. Селение мирно спало, когда мы появились на окраинных улочках. Собаки только ворчали, но нападать не решались. Вид у селения был довольно жалкий – ни церквушки, ни рынка; не было даже центральной площади. Мы выбрали небольшое свободное пространство перед домами и созвали туда народ.
Собирались люди долго. Некоторые со страху попрятались в самые невероятные места: залезли под свои узенькие койки, зарылись в кучи грязного тряпья. Мы убедили их выйти, уверив, что им не грозит никакая опасность, что мы не будем стрелять и хотим только получить кое-какие сведения и побеседовать.
Пока собирали людей, Командир остановился в лучшем доме селения, единственном, выбеленном известью. Он принадлежал коррехидору[21], который каким-то образом узнал о нашем приближении и бежал в горы. Дома мы застали только его супругу, крупную длиннолицую женщину с крючковатым носом. Увидев осунувшееся, усталое лицо Командира, она смягчилась, с нее слетела кажущаяся черствость, и она сама предложила ему прилечь, предварительно сменив на кровати простыни. Командир согласился «прикорнуть» на один момент; но усталость взяла свое, и он глубоко уснул.
– Бедняжка, – повторяла женщина, поглядывая на него.
– Он немного нездоров, – сказал я.
– Очень устал, – пояснил, поправляя меня, кто-то из товарищей.
– Вам надо сдаться. Пять дней назад здесь были солдаты; их в десять раз больше, чем вас. И оружия у них больше. Сержант говорил, что они помилуют всех, кто сдастся. Уж не знаю, – сказала женщина.
– Нас больше, чем вы думаете, и нас поддерживает народ, – сказал тот же товарищ.
Люди постепенно собирались на площадке. Молча ожидали. Некоторые пришли с детьми – для безопасности. День едва зарделся над самыми далекими холмами. Многие принесли с собой керосиновые лампы. Я не мог понять, для чего это им.
Когда удалось собрать всех жителей, включая учителя, который был очень говорлив и любезен с приглашавшими, несколько товарищей пошли будить Командира. Я запротестовал. Сказал, что он совсем без сил, что лучше дать ему поспать еще немного.
– Жители переполошатся, – сказал Чакеньо.
– Но Командир не спал по-настоящему больше недели, – отвечал я.
Жена коррехидора поддержала меня. Заметила, что ее односельчане привыкли ждать. Она рассказала, как однажды депутат обещал им приехать в определенный день, чтобы «на месте ознакомиться с насущными нуждами жителей» (произнеся эти слова, женщина покраснела от страха, что
