Борис Друян - Неостывшая память (сборник)

А дальше произошло совершенно невероятное. Не берусь гарантировать достоверность того, что рассказал тогда Дмитрий Терентьевич Хренков. В Смольном он получил информацию о просьбе руководителей Чехословакии, поступившей в ЦК КПСС, выделить часть тиража книги Анны Ахматовой для русскоязычных читателей страны. Таких читателей еще со времен первой эмиграции было довольно много. Необходимо было сделать шаг им навстречу, учитывая внутриполитическую напряженность после не такой уж давней «Пражской весны». Так или иначе, Лениздат получил распоряжение в кратчайшие сроки отпечатать еще один тираж книги. Сделать это обычно – проще простого при непременном условии, если сохранились типографские матрицы издания. Но вот их-то, как оказалось, уже отправили на свалку за ненадобностью. Мне пришлось бросить все текущие дела и сделать так называемую расклейку, с которой начался традиционный издательский процесс переиздания: корректура – редакторская и корректорская вычитка – вторая корректура – подпись к печати. Выходные данные свидетельствуют: Сдано в набор 24/VIII 1976 г. Подписано к печати 21/ХII 1976 г. Дополнительный тираж – 150 000 экземпляров – был отпечатан и поступил в продажу в самом начале 1977 года. Таким образом, общий тираж однотомника составил ни много ни мало – 350 000 экземпляров. Но и это было лишь каплей в бескрайнем море спроса почитателей творчества Анны Ахматовой. Нет, не случайно Андрей Вознесенский написал тогда стихи «Попробуйте купить Ахматову…»!

Прочитав первое издание книги, Эмма Григорьевна Герштейн обратила внимание на немногие досадные опечатки, сделала ряд уточнений. Вот ее краткое предуведомление к перечню замечаний:

Это – результат откликов «ахматистов» на издание и мои собственные замечания.

Простите за задержку, надеюсь, мы не опоздаем.

Судите сами, что Вы можете выполнить. Но посвящение как заглавие никогда не употребляется, особенно «Памяти Михаила Булгакова» – слишком помпезно для Ахматовой. Я пропустила раньше, п.ч. думала, что так напечатано в «Дне поэзии» – ан нет.

Привет Дине, Дмитрию Терентьевичу

Надо ли говорить, как я был благодарен Эмме Григорьевне за ее советы и замечания. Они были учтены при подготовке издания 1977 года.

В очередной приезд в столицу я был у нее дома. Обычно сдержанная, немногословная, она довольно долго не отпускала меня, за чаем мы вспоминали о драматичном десятилетнем издательском пути однотомника Ахматовой, о времени, когда сама судьба его висела на волоске после прозвучавшей по «Голосу Америки» статьи Лидии Корнеевны.

Я уже собирался откланяться, когда Эмма Григорьевна взяла с полки книгу «Герой нашего времени» М. Ю. Лермонтова» и сделала надпись: «Дорогому Борису Григорьевичу Друяну на память о нашей совместной дружной работе над «черной книжкой» Анны Ахматовой. Э. Герштейн. Апрель 1977. Москва».

В самом конце декабря 1976 года вышел и подготовленный В. М. Жирмунским в Большой серии «Библиотеки поэта» том стихотворений и поэм Анны Ахматовой. Сужу опять же по неопровержимым выходным данным: Сдано в набор 15/Х 1976 г. Подписано к печати 13/XII 1976 г. На подаренной Львом Николаевичем Гумилевым томе – надпись: «Сию книгу подарил Борису Григорьевичу Друяну Лев Николаевич Гумилев на Старый Новый Год».

Предисловие к тому написал не академик В. М. Жирмунский, хорошо знавший Ахматову с давних-давних лет, а поэт Алексей Сурков. Написана статья с твердых партийных позиций, что несомненно способствовало прохождению издания.

Кстати, такое бывало нередко в издательской практике. У меня сохранилась переплетенная корректура 1968 года тома стихотворений Осипа Мандельштама, подготовленного для Большой серии «Библиотеки поэта». Этот подарок мне сделала редактор Ирина Исакович. Открывается раритет вступительной статьей Лидии Яковлевны Гинзбург, которая на последнем этапе была заменена идеологически безупречной статьей А. Л. Дымшица.

И нашу лениздатовскую книгу Ахматовой вместо обстоятельной статьи К. И. Чуковского предваряет небольшая вступительная статья Д. Т. Хренкова, которому доверяло смольнинское начальство.

В начале семидесятых я был редактором книги рассказов, фельетонов и пьес Александра Хазина – еще одного фигуранта печально знаменитого ждановского доклада. Аккуратное, краткое вступительное слово Даниила Гранина в немалой степени способствовало безболезненному прохождению через «инстанции» этой и без того не очень-то зубастой книги замечательного писателя-сатирика, о «прегрешениях» которого хорошо помнили бдительные обитатели Смольного.

Множество добрых вступительных слов в годы застоя написал Михаил Дудин к книгам собратьев по перу. Благодаря ему книги эти нашли кратчайший путь к читателям, хотя, бывало, и его собственные стихотворения цензура безоговорочно снимала. Главным цензором в Ленинграде долгое время служил приснопамятный Борис Марков. О нем Дудин сочинил «Эпитафию цензору»:

Был Марков с виду джентльмен,В венце монашеской тонзуры.Он сам себе оттяпал членВ припадке собственной цензуры.

По ахматовскому однотомнику Лениздата были изданы книги в Перми (1980 г.), в тогда еще мирной столице Чечено-Ингушетии Грозном (1986 г.) и Петрозаводске (1989 г.). Особенно мне дорог последний – изящный, опять же в черном – «агатовом» – переплете. В нем не было никаких купюр. И – что необыкновенно важно – в разделе «Из стихотворений, не вошедших в книги», напечатан «REQUIEM».

До этого, в 1987 году, «Реквием» был опубликован в журналах «Октябрь», № 3 и «Нева», № 6. Об истории этих публикаций стоит рассказать отдельно.

В начале перестройки я настойчиво предлагал главному редактору «Невы» Борису Никольскому, пришедшему на смену Д. Т. Хренкову, напечатать «Реквием». Борис Николаевич в принципе был не против. Но, будучи человеком осторожным, тщательно просчитывающим каждый свой шаг, он все же не скрывал своих опасений. Его смущала строфа

Звезды смерти стояли над нами,И безвинная корчилась РусьПод кровавыми сапогамиИ под шинами черных марусь.

Беспокоили его не столько шины черных марусь, сколько кровавые сапоги. Он даже попросил меня как-то подправить строку, подыскать не такой жуткий эпитет, а может, и прибегнуть к сокращению. От возмущения я не мог найти нужных слов, лишь обескураженно развел руки в стороны. Пришло новое время, набирали силу ветры свободы, перемен. Главный редактор сам хорошо это чувствовал, но – что кривить душой – в сознании многих все еще живы были советские стереотипы.

Видя мое состояние, Никольский примирительно произнес: «Ну ладно, пусть будет так, делай как знаешь».