Стать Теодором. От ребенка войны до профессора-визионера - Теодор Шанин
Ночью нас перебросили к египетской границе. Я прошел через границу за день до начала войны — разведчики шли вперед готовить атаку.
То, что произошло далее, было названо в Израиле Синайской войной. Это была англо-франко-израильская атака на Египет, руководимый Гамалем Абдель Насером. Я не только был согласен с его внутренней политикой и видел в нем лучшее будущее для Египта, но и считал, что он готов обсуждать с Израилем мирный договор. Он разрушал вековую коррупцию королевского режима и начал строить некое подобие государства благосостояния: школы для всех, чистая вода в каждой деревне и т. д. Также во время прошлой войны с нами Насер показал себя хорошим командиром, сумев отбить все израильские атаки на свою бригаду и вывести ее целой из боя. В Израиле большинство мужчин служили в армии, и я не был единственным из тех, кто оценил то, чего добился Насер во время войны. А теперь мы вдруг движемся на юг, к египетской границе. Какого черта — что мы там потеряли? Трое членов Левосоциалистической партии в нашей роте собрались, чтобы обсудить, что делать, то есть «воюем или не воюем». Решили, что воюем плечом к плечу с другими солдатами нашей бригады, но объясняем им, что эта неправильная война не наша, а англо-французская.
Египетская армия не выдержала удара и после двух–трех дней боев рассыпалась — началось их беспорядочное отступление. Важной причиной этого было то, что наши воздушные силы поймали их «спящими», большинство их самолетов были уничтожены, им не дали даже взлететь. Этим война была практически закончена до того, как серьезно началась. Работа разведчиков заключалась теперь в том, что мы собирали пленных.
Во время Войны за независимость мы часто отлеживались носом в землю: у них были пушки Латруна, а у нас — только винтовки и ручные пулеметы. Теперь все было наоборот. В основном дни мы проводили гоняя по пустыне и возвращались на ночь. Нас ждал горячий чай, очень нужный, так как ночью в пустыне холодно.
Среди солдат шли тогда частые споры о характере войны. Взгляд очень многих выразил Йоав, с которым я подружился в то время. Прислушавшись к спорам, которые я вел о целях войны, он вдруг сказал: «Знаешь, Теодор, ты, быть может, и впрямь прав. Это неправильная война. Но мы все так устали от солдатчины, от службы в резерве, которая путает всю нормальную жизнь, от всяких других „военных“ ограничений. Что, если эта война одним махом прикончит военщину? И тогда, быть может, стоит это сделать — побить их раз и навсегда и этим добиться мира». Я возразил, что таким манером мы мира не добьемся, даже если победим. Но многие видели это так же, как Йоав.
* * *
Солдаты взвода разведки часто встречали других солдат, принадлежавших к штабной роте батальона. В большинстве своем это были те, кто не ходил прямо в бой: водители, техники, повара и прочие. Пленных мы доставляли до лагеря штаба, а там штабные должны были препроводить их в лагерь для военнопленных. Мы довольно быстро сообразили, что многие из пленников не доходят до лагеря, их отстреливают в пути. Такой злой спорт подходил особенно тем, кто в бой не ходит, но очень хочет почувствовать себя «настоящим мужчиной».
На вторую ночь боев дул особо скверный холодный ветер, когда я подошел за чаем к лагерю штабной роты и обнаружил там такую картину. В середине площадки сидел Йоханан — секретарь роты. Рубаха-парень, всегда готовый помочь, он писал письма домой половине роты (иврит был трудноват для «новоприбывших»). Теперь Йоханан объяснял, что пленных нельзя убивать, это аморально, они тоже люди и их ждут семьи. На него орали десятки голосов: «Брось, дурак, чем их меньше останется, тем лучше. Чего ты за них заступаешься?!» и т. д. Они избили бы его, если бы не так любили.
Я сел за их спинами, напряженно сжимая кружку с чаем, и несколько минут думал. Вопрос был, что сказать: то, что принципиально правильно, или то, что с ходу поможет делу. Наконец мой голос пересилил шум. Я сказал очень громко: «Надо бить по морде всех, кто стреляет по пленным. Они что, хотят остаться в этой проклятой пустыне навсегда? Ведь если убивать пленных, об этом все быстро узнают. Нам перестанут сдаваться, и мы останемся болтаться здесь до бесконечности, — и добавил: — К черту всех, кто такие дурацкие идеи подсказывает!» Ответил хор голосов: «Разведчик правильно говорит! В морду тем, кто убивает пленных! Кому хочется в этой чертовой пустыне оставаться неделями или месяцами?» Как ни странно это было для меня самого, этот разговор помог. Убийства пленных прекратились.
Ночью голос в пустыне разносится далеко. Люди, непривычные к этому, говорят обычным голосом, не понимая, что их слышно за полкилометра. Так я услышал спор между командиром разведчиков и командиром моего резервного батальона. Командир батальона сказал, что я подрываю боевой дух солдат тем, что говорю против войны. Командир разведчиков ответил: «Теодор — хороший разведчик, все остальное — чепуха. Пусть говорит что хочет, давайте прекратим этот идиотский разговор о том, что его надо судить. Мы ведь понимаем, что в бою мы будем воевать плечом к плечу». Израиль оставался страной, где, как и в его армии, спорят обо всем и не расстреливают своих.
Настал конец Синайской войны, мы стояли в рядах в последний раз перед тем, как влезть в грузовики и начать путь домой. Командир батальона поблагодарил нас за службу и сказал, что мы уходим теперь на очередной отпуск в 11 месяцев. Я толкнул Йоханана локтем: «Конец войны?» Он невесело улыбнулся.
Месяца через два я встретил Йоханана в городе, и он мне сказал: «А ты ведь необыкновенно хороший пропагандист. Они и впрямь тебя послушались. А меня ведь никто не слушал». Я ему тогда ответил: «Так-то так. Я своего добился, но мне потом хотелось плюнуть самому себе в морду. Ребята озверели от войны, даже короткой. Что-то еще будет, если война продолжится». Он заспорил: «Брось, война не повторится. Нас научили, что эти войны ничего не дают. И теперь станет спокойнее». Я ответил: «Ошибаешься». К сожалению, я оказался прав. Война становилась нескончаемой.
Моше Даян — наш будущий министр обороны — был прав, когда определил все это: «Le Olam Al Kherev Nihie» — «Мы навсегда будем жить с мечом в руках».
Вождь
На короткий, но
