Чтоб услыхал хоть один человек - Рюноскэ Акутагава
Но даже если и не думаете, то всё равно читайте то, что я буду писать впредь, – тогда, рассматривая написанное мной, Вы станете порицать то, что я порицаю, и хвалить то, что я хвалю в своём творчестве (простите моё самомнение, оно совсем крохотное). Мне, конечно, было бы неприятно читать Ваши критические замечания напечатанными в журнале. Но в то же время и приятно. Поэтому я был очень тронут, прочитав Вашу статью.
Я, как и Вы, хотел перевести «Человеческую трагедию». Так же, как и Вы, я преклоняюсь перед поэзией Сайто-куна. Не могу лишь сочувствовать Вашему отношению к собакам. Как и Стриндберг, я их терпеть не могу.
Может быть, и это нахальство, но у меня есть ещё одна просьба. Не обращайтесь со мной как с любимцем публики. На самом деле у меня нет ни малейшей популярности. Как правило, люди считают меня ненастоящим писателем. Недавно я узнал, что у многих – даже предположить этого не мог – такое же мнение обо мне, как у Накамуры Когэцу-куна.
Мне бы хотелось навестить Вас, если только Вы к моему приходу привяжете собаку, но в ближайшие две-три недели должен писать неотрывно – сроки поджимают, так что сейчас вряд ли удастся сделать это.
Я мог бы писать в таком же роде до бесконечности, поэтому кончаю.
Акутагава Рюноскэ
ПИСЬМО ЦУКАМОТО ФУМИКО
18 апреля 1917 года, Камакура
В последнее время ты приезжала часто. Но каждый раз кто-то приходил, и мы не могли спокойно побыть вдвоём, жаль. Мне кажется, мы способны говорить бесконечно, но, как видишь, ничего не получается.
Дней пять-шесть назад я видел в электричке, как хулиганы приставали к девушке. Видимо, она возвращалась из колледжа или ещё откуда-то. Хулиганов было трое. Вульгарные, омерзительные. Девушка сошла, кажется, в Харамати, они выскочили вслед за ней. Хотя всё это происходило днём, мне стало жаль девушку, беспокойно за неё. А вдруг такое случилось бы с тобой – даже подумать страшно. Я ехал тогда к Нацумэ-сан и, когда, приехав, рассказал об этом, поразился, услыхав от неё, что дочь преследует один китайский студент, обучающийся в Японии. Вернее, не преследует, а стоит за воротами и ждёт, пока она выйдет из дому, звонит по телефону, в общем, ведёт себя самым неподобающим образом. Услыхав это, я ещё больше забеспокоился о тебе.
Когда на следующий день, приехав в школу в Йокосуке, я рассказал об этих токийских хулиганах, то узнал, что и в Йокосуке есть такие же хулиганские компании. Они полосуют хаори, затевают в поездах драки. Мне стало ещё беспокойнее. На свете гораздо больше таких хулиганов, чем представляется нам, порядочным людям. Будь осторожна. Это пойдёт на благо нам обоим.
В будущем году, примерно в это время, мы сможем зажить своей семьёй. Моё жалованье всего шестьдесят иен – нищенское, конечно. Так что участь твоя весьма незавидная, будь готова к этому. В дни печали мы будем печалиться вместе, но зато в дни радости – радоваться вместе. Так или иначе, всё образуется. Лучше быть первосортным бедняком, чем второсортным нуворишем. Можешь смело так считать.
У меня есть работа. Правда, не такая уж приятная. Она мне доставит ещё немало горестей и печалей. Но что бы она мне ни доставляла, если только ты будешь со мной, я выйду победителем из всех бед. Это никакое не преувеличение. Я в самом деле так думаю. И всегда так думал. Кроме тебя, Фуми-тян, нет ни одного человека, с кем бы я хотел жить вместе. Только с тобой. Лишь бы ты была такой же, как сейчас, такой же естественной и прямодушной, как сейчас, лишь бы любила меня.
Я всё время беспокоюсь и поэтому спрашиваю: ты меня правда любишь?
Никому не показывай, пожалуйста, это письмо. Если его прочтут, мне будет неловко.
Рю
ПИСЬМО МАЦУОКЕ ЮДЗУРУ
7 мая 1917 года, Камакура
Мацуока-кун!
Во-первых, поскорее сообщи, понравился ли тебе журнал. Я очень беспокоюсь. А у меня сейчас, перед вступительными экзаменами, сплошные совещания, нет свободной минуты. Я даже выступал: «Совершенно согласен с предложениями учебного отдела». Не смейся. И вот результат – в субботу меня запрягли до трёх часов, а в четыре потащили на прощальный вечер в связи с уходом в отставку нашего ведущего профессора Мацуи.
Морита-сан, разбирая «Его младшую сестру», заявил: «Не понимаю, почему Кодзи не стала массажисткой». Безапелляционное заявление. В японских пьесах дзёрури есть множество сюжетов, когда жена, чтобы добыть деньги для мужа, становится куртизанкой. По западным понятиям – огромная трагедия. Тем более если вместо слова «куртизанка» употребить «проститутка». Однако в Японии такого рода событие само по себе не рассматривается как трагическое. Даже для Кёка Идзуми трагедия продающей себя женщины лежит beyond[216] факта продажи своего тела, лежит в сфере возникающих впоследствии распрей. А вот мне почему-то в последнее время стало казаться, что так называемое восточное поведение в таких обстоятельствах имеет немало героических черт. Прочитал недавно книгу Сакаино Коё, в которой отрицается как ложный факт, будто святой Нитирэн, перед тем как отправиться в Тацунокути, обругал Хатимана-саму[217]. Вполне основательно, как мне кажется. Ведь такое скандальное поведение его совсем не украшает. И если сочинение святого Нитирэна – апокриф, всякие истории о его непристойных выходках отпадают сами собой. Это радует.
Теперь о другом. Я замыслил повесть в трёх частях. Начало – эпоха Нара[218]. Далее – эпоха Воюющих царств[219]. Конец – период Реставрации[220]. Стержень её – борьба иностранных и японских богов, стремящихся вытеснить друг друга. Кроме того, я переписываю большую часть «Разбойников». В сентябре собираюсь отдать в какой-нибудь журнал. Обязательно опубликуй своего «Дзидзо-сама». Прочёл «Месть» Кумэ. Первая половина хороша, а дальше никуда не годится. Его «Эротические забавы», пожалуй, лучше. Конец представляется мне очень уж неприглядным. Причём неприглядны не факты. Непригляден сам замысел. Мне кажется, такая неприглядность довольно часто появляется в произведениях Кумэ. Хотя вначале описание вполне добротно, сделано в свойственной ему манере. Не нравятся мне и некоторые другие появившиеся произведения. В том же «Синсёсэцу» я прочёл статью Хисао Хоммы «О Морисе», она меня разочаровала. Ничто её не спасает. И поскольку не спасает, то и автора жалеть нечего. Ты решил писать для «Куросио»? Недавно в Камакуру приехал Наканэ. Я не могу написать (в шестой номер)
