Полярные дневники участника секретных полярных экспедиций 1949-1955 гг. - Виталий Георгиевич Волович

Дневник

20 февраля

Спать больше трёх – четырёх часов в сутки не удаётся. И мы, словно в полусне, грузим, возим, опять грузим – и так без конца. А тут ещё немало хлопот доставляет автомобиль. Он то проваливается в присыпанные снегом незаметные трещины, то застревает в ямах, то буксует на ровном месте. К тому же его не удаётся нагрузить, как хотелось бы. Впрочем, эту проблему мы решили довольно быстро, сообразив, что к нему можно прицепить нарты. А это уже 300–400 килограммов дополнительного груза. Но оставалась другая проблема – как перевозить палатки? Разобрать палатку нельзя: её потом не соберёшь – дуги смёрзлись, тент при малейшей неосторожной попытке освободить его от намёрзшего льда рвётся, как гнилая тряпка. Тащить палатку целиком на себе – об этом нечего и думать: в каждой из них не меньше 200 килограммов. У нас едва хватило сил перенести их на соседнюю льдину, но полутора километров нам не осилить. На нартах они тоже не помещались.

– Может, их укрепить на крыше «газика»? – осторожно спросил Дмитриев. Но Комаров так зло зыркнул на него, что Саша тут же смолк.

– А почему нет? – вмешался Миляев. – Давайте соорудим из досок раму, укрепим её на капоте, а на неё поставим палатку. Тент с машины снимем, а чтобы Михаилу не закрывать обзор, отшнуруем пол и повернём палатку дверью вперёд.

– Молодец, Алексеич – одобрил миляевскую идею Никитин. – Давай, Александр Иванович, забирай доски, не меньше четырёх, они лежат возле нашей рабочей палатки. Тебе Петров поможет. А у входа в деревянном ящике большие гвозди. Захвати их штук двадцать.

Вскоре они вернулись, волоча за собой четыре толстых обледенелых доски, десятка два гвоздей и моток верёвок.

Комаров на правах главного специалиста по транспорту, вооружившись топором, быстро обколол намёрзший лёд.

– Давай, Саня, помоги. Вот так. Поровней. – Он отошёл, прищурился. – Нормально.

Рама из обледенелых досок была тяжёлой. Руки скользили, и нам стоило немалых усилий водрузить её на «газик». Комаров обошёл машину кругом и сказал:

– Вяжите, да покрепче, не то свалится мне на голову. – Он потыкал пальцем. – Спереди крепче вяжите за бампер, а сзади за буксировочный крюк.

Затем все облепили палатку и под дружное «раз-два – взяли» водрузили её на раму. В общем, получилось даже очень ничего.

Я тем временем притащил всё своё кухонное хозяйство – баки, тарелки, кружки – и не забыл прихватить оленью тушу и десяток банок с мясными и рыбными консервами.

Жора Щетинин помог мне упаковать мои шмотки в несколько брезентовых мешков, уложить их на нарты, а затем надёжно увязать. Тем временем появился Комаров.

– Ну что, доктор, готов?

– Готов, Семёныч. Можно отправляться.

«Газик», урча, покатился по очищенной от ледяных осколков дороге, набирая скорость. Уже темнело. Короткие серые сумерки сменились непроницаемым ночным мраком. Лучи фар пронизывали его, образуя туннель. Свет отражался от ледяных глыб, наваленных по обеим сторонам дороги. Ветер усилился. Пошёл густой снег. Я уже почти не чувствовал ни пальцев, ни носа. Единственная мысль, сверлившая мозг: не вывалиться бы. Комаров прибавил скорость, и нарты стало швырять то в одну, то в другую сторону, а я цеплялся изо всех сил, чтобы не свалиться с них. Было что-то фантастическое в этой гонке во мраке над океанской бездной. Я как бы утратил ощущение реальности происходящего.

Резкий толчок вернул меня на бренную землю. Нарты подпрыгули, наскочив на большой обломок льда, и я шлёпнулся на груду оледеневшего снега. Комаров помог мне заново увязать мои вещи, и последние 100–150 метров мы преодолели без приключений.

21 февраля

Пока все занимались перевозкой грузов, я отправился в новый лагерь и там принялся оборудовать одну из привезённых палаток под камбуз. Вымел снег, настелил лучшие из имеющихся оленьих шкур, расставил койки, установил в центре палатки столик и несколько стульев. У входа в палатку укрепил большой деревянный ящик, водрузив на него обе газовые плитки. Теперь оставалось подключить их к газовому баллону, и новая кают-компания могла принимать гостей. К их приходу уже закипел чайник, в большой кастрюле весело бурлили пельмени, а под потолком, мерно покачиваясь, оттаивали три буханки хлеба.

Трудно передать восторг товарищей, уставших, промёрзших, когда они снова оказались в тепле, вдыхая аромат кипящих пельменей. Но Комаров, проглотив несколько штук, снова уселся за руль «газика», и все нехотя покинули наше новое уютное гнёздышко.

Особенно много хлопот доставляет нам наша новая трасса. То её переметёт, и в зыбучих сугробах, словно в песке, вязнут колёса. То разведёт одну из трещин, и приходится на себе таскать плиты сторошенного льда, сооружая из них мостик. То неожиданная подвижка завалит дорогу ледяными глыбами, и их надо растаскивать, освобождая проезд. То очередным сжатием выдавливает на поверхность зубчатый забор, перегораживающий путь машине. И так без конца. Комаров терпеливо ждёт окончания ремонтных работ, и снова колёса «газика» отмеривают километр за километром, швыряя из стороны в сторону тяжело гружённые нарты.

На новой льдине

Переселение в новый лагерь и отсутствие отдельного камбуза отнюдь не освободили меня от обязанностей кока. Время от времени я хожу готовить в нашем старом камбузе-фюзеляже, который с помощью Гудковича и Дмитриева удалось немного прибрать и навести относительный порядок. Неожиданно на продуктовом складе за мешками с крупой я обнаружил сырокопчёные окорока – два самых что ни на есть настоящих тамбовских окорока. Я немедленно принялся листать «Книгу о вкусной и здоровой пище» и, почерпнув необходимые сведения, растопил большой алюминиевый бак воды. Засунув туда окорок, я набросал, не скупясь, все имевшиеся под рукой спе- ции и поставил вариться, как указывала книга, на шесть часов. Первым на ужин прибыл Яковлев.

– Здесь русский дух, здесь Русью пахнет, – сказал он, принюхиваясь и демонстрируя незаурядное знание классической поэзии.

Когда все собрались на обед, я поставил на стол блюдо с дымящимся окороком. Это была приятная неожиданность, и вскоре от огромной копчёной свиной ляжки осталась одна лишь кость. Я хотел попотчевать едоков аппетитно пахнувшим бульоном, но от этой идеи пришлось отказаться. Бульон на вкус был солонее океанской воды. Чтобы добро не пропало даром, я вынес бак на мороз. К вечеру бульон превратился в круглый тёмно-коричневый слиток. Разбив