Полярные дневники участника секретных полярных экспедиций 1949-1955 гг. - Виталий Георгиевич Волович
– Конечно, самолёты – это хорошо, – сказал Курко, – только вот сесть им будет некуда. Да и не очень-то нужно нас спасать. Теперь, думаю, сами управимся. А ты, Зяма, как считаешь?
– Конечно, управимся. Пока год не продрейфуем, никуда не уйдём. Вот только льдину понадёжнее найдём, и тогда всё само собой образуется.
Топот ног и громкие голоса у входа прервали нашу беседу. Мы выглянули наружу. У палатки, отряхивая снег, столпились наши поисковики. Судя по улыбкам и весёлым голосам, им удалось обнаружить подходящую льдину для нового лагеря. И действительно, километрах в двух от старого лагеря они наткнулись на вполне приличный островок размером километр на километр, совершенно не тронутый подвижками. Правда, путь к нему преграждали несколько трещин и четыре невысокие гряды торосов. Но это никого не смущало. Главное – есть новое пристанище!
– Михал Михалыч, – сказал я обрадованно, – давайте все в кают-компанию. Обед уже готов, и горячих щей похлебать никто не откажется.
Когда все отогрелись, выпили по чарке спирта, принялись обсуждать наши перспективы.
– Льдинку мы нашли неплохую, – сказал Никитин, затягиваясь папиросой, – но покорячиться нам придётся. Боюсь, что без автомобиля нам не управиться. Теперь слово за Комаровым.
– За мной дело не станет, – сказал Комаров, раздвигая полог. – Мы с Сашей разгребли сугроб, и я осмотрел двигатель. Полный порядок. Можно даже на Северный полюс махнуть.
– Что ж, Михаил Семёнович, надеюсь, вы нас не подведёте, – сказал Сомов.
Однако большинство отнеслось к оптимистическому заявлению Комарова несколько настороженно, зная его самоуверенность. У каждого в глубине души шевелился червячок сомнения: а вдруг какая-нибудь деталь полетит, а вдруг разогреть не удастся?.. Как-никак, а «газик» почти четыре месяца провёл в сугробе, как медведь в берлоге. Однако автомобиль автомобилем, но для него надо будет проложить двухкилометровую дорогу на новую льдину через трещины и торосы. Но мы так поднаторели в такелажно-строительных делах, что предстоящий сизифов труд никого не смущал.
Полные радужных надежд, все разбрелись по палаткам. Лагерь погрузился в непривычную тишину, нарушаемую лишь посвистыванием ветра в торосах да лёгким покряхтыванием льда. Небо очистилось от туч, и молодая луна залила окрестности жёлтым призрачным светом.
16 февраля
Снова всю ночь гул торошений не даёт нам уснуть. То в одном конце поля, то в другом раздаётся хруст ломающихся льдин. Трещину у палатки радистов исторосило, и вывороченные льдины стали частоколом. Трап сбросило в трещину и придавило льдом. Единственная радость – посветлело. А при дневном свете всё воспринимается спокойнее. Вроде бы теперь знаешь, куда бежать, если начнётся очередное наступление льдов. Трое суток подряд мы работаем почти без отдыха.
В первую очередь на соседнюю льдину перетащили запасы продовольствия, баллоны с газом и оставшуюся пару бочек с бензином, без которого наша радиосвязь с землёй могла оборваться. Запасные радио- передатчики не внушают радистам доверия. Слишком долго пролежали они в холоде и вполне могли выйти из строя.
– Как, Константин Митрофанович, – поинтересовался Сомов, – бензина для движка нам хватит?
– Надеюсь, до весны дотянем, – сказал Курко, почесав голову.
– Неплохо было бы наконец воспользоваться осиповским бензином. Что ж, он так до весны и пролежит на аэродроме бесполезным грузом? – спросил Никитин. – Разреши, Михал Михалыч, мы с Гудковичем и Дмитриевым сходим на аэродром, разведаем.
Но, увы, нашим надеждам не суждено было сбыться. Команда поисковиков исходила весь аэродром вдоль и поперёк, раскапывая каждый подозрительный холмик снега. Но всё было напрасно. Ни плоскостей с двигателями, ни хвоста, ни даже каких-либо признаков самолёта обнаружить не удалось. Они исчезли. То ли их заторосило, то ли они провалились в разводье. Впрочем, куда они исчезли, уже никого не интересовало. Главное, что бензин был утерян безвозвратно.
Злые, замёрзшие, честя Комарова на все лады, они вернулись в лагерь. И, словно в насмешку, Курко вечером принял радиограмму из Москвы: «Разрешаем использовать авиационный бензин из машины Осипова для отопления палаток».
18 февраля
Поутру нас с Зямой разбудил громкий голос Дмитриева:
– Вставайте, лежебоки! Важное сообщение!
– Что, опять начало торосить? – спросил Зяма, высунувшись из спального мешка. – Нет, пока не торосит.
– Ну и чего ты раскричался? – недовольно проворчал я, не успев досмотреть приятный сон.
– Пришло указание от начальства сегодня провести на льдине выборы в Верховный Совет РСФСР. – И он потряс над головой бланком радиограммы. – Приказано проголосовать и до 24 часов по мск передать на Шмидт результаты.
Когда все собрались в разорённой кают-компании на завтрак, Сомов прочёл текст радиограммы, а затем передал бразды правления в руки Никитина, как главного партийного начальника. Все единогласно его же и выбрали председателем счётной комиссии, а секретарём, естественно, Дмитриева.
Выборы решили провести перед обедом, а пока Сомов приказал нашей «аэрологической тройке» навести в кают-компании порядок: сколоть толстый слой льда, покрывший пол, выбить промороженные насквозь брезентовые полотнища, отмыть от копоти скамьи. В общем, провести шмон по полной программе. Но главное – Сомов разрешил по случаю выборов зажечь камелёк. Мы втроём рьяно принялись за дело. Работа спорилась, ледяные брызги разлетались в разные стороны, как шрапнель, жарко гудело пламя камелька. Мы не заметили, как время подошло к обеду. Дмитриев умчался в палатку-склад, а мы с Зямой и Ваней Петровым развесили брезентовые полотнища, вымели пол и водрузили на плитку чайник.
В 14 часов все собрались в кают-компании, с приятным удивлением оглядывая наш «салун», который приобрёл вполне цивилизованный вид. Вскоре на пороге появился Дмитриев с пачкой избирательных бюллетеней в одной руке и фанерным ящиком, превращённым в урну, – в другой. Каждый опустил свой бюллетень в этот ящик, и через несколько минут в эфир ушла шифрограмма: «Коллектив дрейфующей станции единогласно проголосовал за представительницу блока коммунистов и беспартийных от чукотского народа».
После процедуры решили отметить важное мероприятие. Сомов не стал возражать, но предупредил, чтобы не рассиживались.
– Да мы, Михал Михалыч, отметим чисто символически.
Застолье оказалось кратковременным. У всех мысли были заняты планами постройки дороги на новую льдину. К тому же где-то на востоке вновь заскрежетал лёд. Зяма и Александр Иванович остались в лагере, а все остальные пошли посмотреть, что там ещё приключилось. Они ещё не успели уйти далеко, как вдруг раздался «салют», от которого вздрогнула кают-компания. Трещина между радиостанцией и рабочей палаткой гидрологов снова ожила, её края быстро сошлись, сминая, как папиросную бумагу, ледок, образовавшийся за двое суток. Мы едва успели вытащить палатку из-под шкворчащих, переваливающихся льдин и оттащить на безопасное расстояние.
Где-то около часу ночи лёд снова пришёл в движение. Раздалось знакомое потрескивание. Мы выскочили из кают-компании. Широкая трещина, разделившая
