Томас С. Элиот. Поэт Чистилища - Сергей Владимирович Соловьев
Марри ответил, что надо жить, мертвым никому не поможешь.
14
Элиоты пытались искать выход. И творчество, для обоих, было частью этих усилий.
Вот одно из стихотворений Вивьен (появившееся под псевдонимом):
NECESSE EST
PERSTARE?
Снежный вихрь в небе,
Холодном голубом английском небе,
И тотчас ланчу пришел конец,
И гости сказали, что им пора,
И это положило конец (на этот раз)
Вечному Олдосу Хаксли —
Элизабет Бибеско – Клайву Беллу —
Всему этому пустозвонству.
Я посмотрела на тебя, и ты вытянул
Вверх руки над головой
С видом такой усталости,
Будто ты – очень старая мартышка.
Я взглянула на тебя, а ты – на меня.
Мне очень хотелось заговорить с тобой,
Но я не стала. Мне хотелось
Подойти, и стать рядом с тобой у окна, и
смотреть наружу на смеющийся над нами
холодный английский солнечный свет, и сказать,
Так ли уж необходимо —
Так ли уж необходимо —
Скажи мне, неужели нам необходимо проходить через все это?[432]
Писала она и рассказы. Они появлялись в The Criterion под различными псевдонимами, но все начинались с букв F и М, например Feiron Morris, Fanny Marlow, Felise Morrisson и просто FM. Cохранились рукописи с редакторской правкой Элиота. Тексты она в основном писала сама. Порой он вносил небольшие дополнения.
В 1923 году Элиот снял небольшую квартиру, «убежище» для работы, в Бёрли Мэншнз (Burleigh Mansions). Соседям он представился как «капитан Элиот». Чтобы открыли, требовалось стучать трижды. Вряд ли это можно отнести к банальным «семейным хитростям» – квартирой пользовалась и Вивьен.
Пока хозяйкой «Крайтириэна» оставалась леди Ротермир, у журнала не было своего офиса – в основном работали дома. Вивьен помогала с журналом, но уединялась на Бёрли Мэншнз, когда надеялась подготовить сборник своих рассказов.
Элиот работал на износ. Многочисленные статьи в основном писались для заработка. Некоторые из скетчей Вивьен показывают без прикрас трудности творчества, с которыми он то и дело сталкивался. Вот отрывок одного из ее диалогов:
«– Не правда ли, он восхитителен? – прошептала Фелис. – Он самый удивительный поэт в мире.
– Мог бы им быть, если бы написал хоть что-то, – сухо сказала Сибилла.
– Да, почему он больше ничего не пишет?
– Мне кажется, потому, что хочет быть всем сразу. Возможно, дьявол взял его на высокую гору и показал ему все царства мира – к несчастью для него!
– А тогда, я полагаю, – спросила Фелис с упреком, – он не знает, какое из царств выбрать?
– Насколько мне известно, он до сих пор на этой горе, – сказала Сибилла равнодушно»[433].
15
Вивьен искала выход в творчестве – но Элиоту никакого выхода творчество не обещало. Часто он не находил в себе сил соответствовать тому уровню, который сам себе задал. Многие творческие личности в подобной ситуации так или иначе срывались – например, в алкоголизм. Элиот не чуждался алкоголя, но существенной проблемой это не стало. Выход он стал искать совсем в другом направлении.
В эти (и более ранние) годы Элиота трудно назвать верующим. Скорее – человеком, серьезно относившимся к вопросам религии. До поры это не мешало ему иронизировать по адресу церкви в таких стихотворениях, как «Гиппопотам». Но уже в 1919 году в своих эссе он обсуждает проповеди Джона Донна и называет гениальными проповеди его современника, англиканского епископа Ланселота Эндрюса[434]. TWL содержит множество аллюзий и цитат из Библии. Они контрастируют с саркастическим описанием бытовых ситуаций. Когда «неизъяснимый блеск» алтаря сталкивается со «злобой дня», контраст не в пользу последней.
После публикации TWL движение в сторону веры очень ускоряется.
В 1923 году Элиот познакомился с американским поэтом У. Ф. Стидом[435], ставшим англиканским священником. Кобден-Сандерсон, издатель «Крайтириэна», печатал его стихи. Стид вспоминал, что Элиот произвел на него впечатление «крайне усталого» человека, неспособного «беззаботно радоваться жизни»[436].
В 1924-м Элиот писал В. Вулф, что его «всегда привлекало общество служителей церкви» и что он порой ходит на воскресную службу. Глубокое впечатление на него производили прихожане, стоявшие на коленях, – неслыханное дело для унитарианцев. Он отмечал, что всегда хотел подчинить свои желания чему-то внешнему по отношению к себе[437].
Религиозный романтизм в духе Руссо Элиот отвергал. Он связывал его с «тщеславием, страхом и сладострастием», хотя отдал ему дань в своих ранних стихах. Парадоксально у него сочетание смелости мысли и стремления к жесткому порядку. В небольшой заметке о балете он называл высшими достижениями искусства танца балет и католическую мессу[438].
Добровольное подчинение внешнему порядку должно заставить замолчать своевольный «внутренний голос». В поздние годы он говорил, что «религиозное чувство без Бога как объекта веры в реальности является патологическим состоянием»[439].
16
Одновременно с фарсом о Суини Элиот работал над небольшой поэмой «The Hollow Men» («Полые люди»). И в этот раз он советовался с Паундом, но не допустил серьезного редакторского вмешательства. Она стала важной вехой на его пути.
Поэма выглядит очень депрессивной – но все не так просто. Некоторые строки кажутся выражением крайней степени отчаяния, но одновременно намечается путь или, скорее, направление выхода из кажущейся безнадежной ситуации. Можно подумать, что строки, звучащие трагически серьезно, не имеют ничего общего с фарсом о Суини, но это тоже не совсем так – песня проститутки Дорис (одна из eе «сонных песен», «Doris dream songs», опубликованных в 1924 году в малотиражной «Chapbook» Г. Монро) почти целиком вошла в текст «Полых людей».
«Драматическая линия» в поэме поддерживается аллюзиями на «пороховой заговор» Гая Фокса. В арендованный подвал здания, где заседала палата лордов, заговорщики завезли бочки с порохом. Предполагалось осуществить взрыв во время посещения парламента королем Яковом I. Фокс был арестован по доносу. Его признания, добытые под пыткой, позволили арестовать сообщников, но в день казни, 31 января 1606 года, он погиб, упав (или сам бросившись) с эшафота. Ночь на 5 ноября отмечается в Англии как «ночь Гая Фокса», при этом устраивались фейерверки и сжигались чучела Фокса, набитые соломой. Интересно, что сейчас маска Гая Фокса вошла в моду как маска «anonymous».
Один из двух эпиграфов поэмы отсылает к Гаю Фоксу: «A penny for the Old Guy» («Подайте Старому Гаю»). Дети ходили по улицам с чучелами и с этими словами собирали пожертвования. Другой эпиграф взят из «Сердца тьмы» Дж. Конрада. Элиот
