Михаил Ульянов - Реальность и мечта

Вообще это была во многих отношениях необычная картина. Начать с того, что работу над пьесой «Без свидетелей» мы начали… в театре.

Дело было так. Как-то, пробегая по бесконечным коридорам «Мосфильма», я столкнулся с Никитой Михалковым, и он мне: «Как жизнь?» — «Ничего». — «Что делаете сейчас?» — «Снимаюсь». — «А в театре?» — «Играю, ищу пьесу». — «А я мечтаю поставить спектакль в театре. Хорошо бы в вашем театре, я ведь начинал в Щукинском училище!» — «Неплохо было бы». На том и разбежались.

Прошло время, и как-то в журнале «Театр» я прочел пьесу Софьи Прокофьевой «Без свидетелей». Она показалась мне интересной, и я, вспомнив о нашем случайном разговоре с Михалковым, позвонил ему. Он, в свою очередь, прочитав пьесу, согласился ставить спектакль, и мы приступили к репетициям. Репетировали упорно и почему-то нескладно. Но однажды Никита пришел в театр необычайно взволнованный и напряженный. «Дело в том, что мне предложили снять фильм по этой пьесе. Два актера, одна декорация. У студии остались деньги. Думаю, мы сможем. А главное, есть возможность и фильм снять, и спектакль сделать. И может быть, одновременно выпустить. Представляете себе, как это заманчиво?»

Только скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается. Сценарий очень долго утверждали, ушли сроки, и когда в театре узнали, что мы собираемся еще и фильм снимать по пьесе, то возникла обида, мол, непатриотично это и неэтично. В результате разногласий спектакль так и не вышел на сцену. А картину мы продолжали снимать в надежде заглушить горечь театральной ссоры усиленной работой.

; i Сложнейшей проблемой для съемок стала одна декорация, притом декорация очень скупая, в которой движутся лишь два персонажа. Ну что можно найти интересного в квартирке с двумя смежными комнатами и совмещенным санузлом? Оператор Павел Лебешев, художник Александр Адабашьян и сам Никита Михалков проявляли прямо-таки виртуозную изворотливость, чтобы в четырех типовых стенах найти новый ракурс, неожиданный угол зрения. И надо сказать, что с этой задачей они справились на удивление изобретательно и виртуозно. Сняли. Картина вышла.

И тут началась редкостная разноголосица оценок! Некоторые зрители писали, что правильно мы сделали, изобразив в одной из ролей мерзавца и подонка. Какая-то женщина даже написала, что это живой портрет ее бывшего мужа. Но большинство писем, которые я получил, были полны злобы и несогласия. Характерно, что оценки больше относились не к роли, а к исполнителю. Содержание писем было примерно следующим: «Как вы, Ульянов, смели играть такого подлеца. Вот теперь вы открылись во всей своей красе и сущности!» И тому подобное…

Любого человека оскорбления выводят из равновесия. В течение своей жизни мне не раз приходилось незаслуженно получать их, тем более что моя профессия публична и, к сожалению, способствует этому, но привыкнуть к гадости невозможно. В ответ опускаться до низости нельзя, однако некоторые разъяснения по поводу подобных посланий совсем не хочется, — а приходится давать. Это не в защиту собственного «я», это для уяснения вопроса, что смеет, а чего не смеет делать актер. Да, поговорить более или менее обстоятельно о взаимоотношениях актера со зрителями, взвесить справедливость их оценок и пристрастность, разобраться в их суждениях, то серьезных и доказательных, а то скоропалительных, необходимо. И ниже я посвящу этому вопросу целую главу.

Одна из моих горьких и странных работ — главная роль в фильме «Егор Булычов и другие». Иногда мне кажется, что не было такой картины, не было мучительных поисков своего пути в создании этого характера, не было той предельной усталости, которую я ощущал во время съемок, потому что съемки совпали с выпуском в Театре имени Вахтангова спектакля «Антоний и Клеопатра». Остались только недоумение и обида.

Я уже не раз отмечал, что актера сковывает множество обстоятельств. Но когда видишь причину провала или зрительское не-* понимание твоего замысла, то в этой ясности есть хоть адрес; по которому можно направить свой гнев, свою боль или свое согласие с критикой.

А с «Егором Булычовым» произошла обидная и непонятная история. Я бы сказал, картину «замолчали». В прокат на советские киноэкраны ее пустили самым минимальным тиражом и в самые невыгодные часы. Ну разве кто-нибудь пойдет в кино ни свет ни заря? А в Ленинграде я видел своими глазами, как единственным сеансом, в девять утра, шел этот фильм. Почему? Не знаю. Знаю только, что ныне известный и популярный режиссер Сергей Соловьев тогда был всего лишь молодым и подающим надежды. Но уже тогда он был талантлив, поэтому задумал решить классическую пьесу Горького по-своему. А я также по-своему пытался сделать роль Булычова. Не потому, что мы желали быть оригинальными, ни на кого не похожими, а потому, что время диктует новые взгляды на привычные образы. Нам казалось, что в 1972 году важно не столько громить мерзости того мира, который не принимает Булычов, а понять, откуда и почему так часто и так густо рождаются эти мерзости. И Булычов, умирая, мучительно жаждет понять, почему так дико живет улица, на которой он родился.

Многие вопросы неизбежно возникают в человеческой душе. Почему все так, а не иначе? Как происходит сущее? Зачем смерть? В чем оправдание жизни? Тысячи таких же загадок раздирали сердце горьковского героя.

Всю жизнь Егор Булычов жадно и взахлеб жил. Любил, умел жить. И следовал законам своего общества — обманывал, притеснял, обижал людей. Был озорным и крепким человеком. И вдруг смертельная болезнь, в безысходность которой он поверил. И вот, оглядываясь на жизнь, на краю которой он стоит, он увидел ее бессмысленность и страшное несовершенство. Что мир, в котором жил Егор Булычов, жесток, он знал и раньше. Но почему он такой? Почему?.. Нам казалось, что важно не столько протестовать против такого мира, что естественно и неоспоримо, сколько обнажить поводы для этого протеста. А вскрывает, анатомирует, допытывается до изначальной причины несовершенства мира Егор в самый трагический миг своей жизни. Кто виноват: жизнь или люди, которые сделали ее такой? И сейчас в оправдание темных сторон человеческого бытия приходится слышать: не мы такие — жизнь такая. Ой ли? Нам с Сергеем Соловьевым казалось, что нужно сыграть и показать мучительный и беспощадный анализ творящегося, который совершает внутри себя Егор. Углубляясь в зловонную подноготную своего дома и всего общества, он все больше озлобляется и звереет. А к протесту приходит, поняв несовершенство жизни, которой жил. Егор никогда прежде не смотрел на окружающее так пристально, так неустанно и бесстрашно. В мучительном желании найти оправдание всему происходящему он вопрошает людей, злится на них, провоцирует их, просит, издевается над ними и с безнадежностью понимает, что во всем виноваты людская жадность, тупость и глупость, эгоизм и бессердечие. И ложь, которая паутиной опутала все живое. И ничего Егору не остается, как горько констатировать: «Кругом вранье».