Мицос Александропулос - Сцены из жизни Максима Грека

«Исповедание православной веры,

где преподобный Максим извествует о Христе Иисусе,

всех православных священников и князей,

что он во всех отношениях вполне православный инок,

соблюдающий всецело православную веру без изменений и повреждения».

III. За и против

(Суд истории)

О, Мысль, с гигантом бьешься ты…

К. Паламас[170]

«В Москве мы узнали, что Константинопольский Патриарх, по просьбе самого владыки Московского, прислал некоего монаха по имени Максимилиан, чтобы он по здравом обсуждении привел в порядок все книги, Правила и отдельные уставы, относящиеся до веры. Когда Максимилиан исполнил это и, заметив много весьма тяжких заблуждений, объявил лично Государю, что тот является совершенным схизматиком,[171] так как не следует ни Римскому, ни Греческому закону, — итак, повторяю, когда он сказал это, то (хотя Государь оказывал ему великое благорасположение) он, говорят, исчез, и, по мнению многих, его утопили. За три года до нашего приезда в Москву некий Греческий купец из Кафы, Марк, как сообщали, сказал то же самое и также был схвачен и убран с глаз долой (хотя Турецкий посол ходатайствовал тогда за него с наглыми, пожалуй, просьбами). Грек Георгий, по прозвищу Малый, Казнохранитель, Канцлер и главный советник Государя, примкнувший к этому мнению и защищавший его, был немедленно за это отрешен от всех должностей и лишился Государевой милости. Но так как Государь никоим образом не мог обходиться без его содействия, то милость была ему возвращена, но он приставлен был к другой должности».

Барон Сигизмунд Герберштейн.[172]

Записки о Московитских делах.

Первое издание — Вена, 1549.

Цитируется по русскому изданию: СПб., 1908, с. 65.

«Живши со женою своею первою, Соломониею, двадесять и шесть лет, остриг ея во мнишество, не хотящу и не мыслящу ея о том, и заточил в далечаиш монастырь, от Москвы больши двусот миль, в земли Каргапольскии лежаш, и затворити казал ребро свое в темницу, зело нужную и уныния исполненную, сиречь жену, ему Богом данную, святую и неповинную. И поял себе Елену, дщерь Глинскаго, аще и возбраняющую ему сего беззакония многим святым и преподобным…

Оне же, предреченный Василикии, паче же в прегордости и в лютости, князь, не токмо их не послушал, так великих и нарочитых мужей, но оного блаженного Васьяна, по плоти сродника своего, изымав, заточити повелел… И других святых мужей, оных заточил на смерть (от них-же един, Максим философ, о нем же напреди повем); а других погубити повелел…»

Князя А. М. Курбскаго.

История о Великом Князе Московском.

Цитируется по изданию: С.-Петербург, 1913, с. 2–5.

«Злоначалный же враг, николи хотя добра роду человею, ноипаче же на нас благочестивых непримирительно враждуя и завидя спеющым во благое, воздвиже некоторых небратолюбцев на неприязненную зависть, яко инопломенник человек в толику высость воздвигься; забыша апостольское слово: несть июдей, ни еллин, несть варвар, ни скиф; вси бо о Христе едино есте.[173] И сего старца Максима они неблазии оклеветаша к православному еретиком и прелестником и врага богохранимей земли Русстей: ови убо от них на клеветы воздвиже и друзии от них лжесвидетелством и утвержаху клевету. И тако неповиннаго заточению осуждают».

«Сказание о Максиме философе,

иже бысть инок святыя горы Афонския».

По изданию: Сергей Белокуров.

О библиотеке московских государей в XVI столетии.

Приложения, XXXVII. М., 1899.

«Древний ж змий и многокозненый диявол, сатана, губител христианский вооружил на Максима ненавистных и был в заточении от братонелюбцов и окован и ввержен в темницу, в ней же терпел различнаа озлоблениа и томлениа во Иосифове монастыре, и от дыма и от горести темничные изрек: калугере! Сими муками избудеши вечных мук».

«Сказание известно о приходе на Русь Максима грека и како претерпе до скончания своего инок Максим философ возлюбленный…»

По изданию: Сергей Белокуров.

О библиотеке московских государей в XVI столетии.

Приложения, XX. М., 1899.

«…Во время самого вступления в сей второй брак многие ему тогда сопротивлялись… Многие и другие в сем деле претерпели, и между сими единый именитый своей наукой и святостью жития Грек Максим, философ».

Князь Михаил Щербатов.

История Российская от древнейших времен,

т. V, ч. I. СПб., 1786, с. 2–3.

«…преемник Варлаамов, гордый Даниил, не замедлил объявить себя врагом чужеземца. Говорили: «кто сей человек, дерзающий искажать древнюю святыню наших церковных книг и снимать опалу с бояр?» Одни доказывали, что он еретик; другие представили его Великому Князю злоязычником, неблагодарным, втайне осуждающим дела Государевы. Сие было во время развода Василиева с несчастною Соломонией: уверяют, что сей благочестивый муж действительно не хвалил оного: по крайней мере находим в Максимовых творениях Слово к оставляющим жен своих без вины законныя. Любя вступаться за гонимых, он тайно принимал их у себя в келье и слушал иногда речи, оскорбительные для Государя и Митрополита… Наконец, умели довести Государя до того, что он велел судить Максима: обвинили его и заточили в один из тверских монастырей как уличенного в ложных толкованиях Св. Писания и Догматов Церковных: что, по мнению некоторых современников, было клеветою, вымышленною Чудовским архимандритом Ионою, коломенским епископом Вассианом и Митрополитом».

Н. Карамзин. История Государства Российского.

Цитируется по 6-му изданию: СПб., 1852, т. VII, с. 180–181.

«С 1524 г. Великий Князь Василий задумал развестись с добродетельною, но неплодною супругою своею Соломониею и вступить в новый брак с Еленою — для того, чтобы иметь наследника. Те, которые не хотели угождать людям более, нежели богу, предлагали Великому Князю определение касательно сего предмета, данное Спасителем[174] (Матф., гл. 13, с. 6, 9); таков был старец Вассиан, потомок Князей Литовских, которого прежде того весьма уважал Великий Князь. Прямодушный Максим был тех же мыслей. Он около сего времени предложил Великому Князю письменное наставление, которое начал тем, что убеждал не покоряться плотским страстям… Такое расположение подчиненных было выше терпения сильного монарха, покорившегося открытой слабости. И вот теперь-то недоброжелателям открылся давно ожиданный случай к тому, чтобы отмстить Максиму-иноземцу, осмелившемуся судить и осуждать Русское… И Максим брошен в кандалах в темницу Симоновской обители. На него искали теперь доносов, каких бы то ни было, и это делал даже сам Великий Князь, который прежде столько уважал Максима, содержал его на своем иждивении. (См.: Акты Экспедиции, I, 144. Берсень: «и учал (Жареной) мне сказыват: велят мне Максима клепати… А сказывает, что Князь Великий присылал к Федьку игумена Троицкого: только мне солжи на Максима и яз тебя пожалую». Жареной на очной ставке не отказался от слов своих.)»