Бастер Киттон - Мой удивительный мир фарса

Я даже не могу утверждать, что не понимал ошибочности этих ролей. Я знал это, когда их делал. Но так или иначе, «Тротуары Нью-Йорка» были закончены и смонтированы. На предварительном показе они не вызвали ни смешка, в чём обвинили меня. Я не слишком жалуюсь: по-моему, звезда зарабатывает репутацию, появляясь в хороших фильмах; следовательно, будет только справедливо, если её обвинят во всех недостатках плохих фильмов, включая те, в которые она была затянута обманом и силой.

Потребность в выпивке постоянно возрастала, пока я не начал употреблять больше бутылки виски в день. Напиваться на ночь, чтобы уснуть, вошло в привычку, и все мои выходные становились пропащими.

Такая уж была моя несчастная судьба, что в это же время я ввязался в смехотворный спор с Луисом Б. Майером.

Незадолго до предварительного показа кошмарных «Тротуаров Нью-Йорка» я был приглашён на роль талисмана для футбольной команды «Сент-Мэри» (одной из лучших в стране) на главную игру сезона с UCLA Bruin! («Лос-анджелесские медведи»). Приглашение означало, что я могу сидеть на скамье вместе с игроками. Я разволновался, как ребёнок, и обещал прийти, что бы ни случилось: потоп или конец света.

Мне стоило добавить: «даже если у Луиса Б. Майера будут на меня другие планы». Я попал бы в точку. Несколько лет мистер Майер доставлял себе удовольствие, устраивая днём по субботам совершенно безвредное, но раздражающее надувательство, ссылаясь на необходимость связей с общественностью. Ему нравилось заставлять своих звёзд (а мистер Майер считал нас не кем-нибудь, а именно своими звёздами) разыгрывать фальшивые сцены из фильмов перед небольшими группами заезжих посетителей. Это могла быть команда организаторов культурного досуга из Де Мойн, съезд торговцев пивом из Линкольна (Небраска), веселящиеся школьные учителя или члены профсоюзов.

Неважно, что за группа и откуда она прибыла, — мистер Майер любил посылать приказы разным бригадам, работающим на студии, и они готовили фальшивые сцены. Это были именно фальшивые сцены, потому что в те ранние звуковые дни шёпот записывался на звуковой сцене как боевой клич.

За день до великой игры «Сент-Мэри» — «Лос-анджелесские медведи» мистер Майер распорядился через секретаря, чтобы я был на студии в 2 часа на следующий день и исполнил свой материал перед 60 членами чего-то там. В ответ я передал, что, к моему большому сожалению, не смогу прийти. Повесив трубку, я заметил, что наша бригада уже начала монтировать сцену и устанавливать мебель специально для посетителей.

Через пару минут последовал ультиматум: мистер Майер сказал прийти.

— Не могу, — ответил я.

В субботу «Сент-Мэри» побила «Медведей» со счётом 14:7. Я наслаждался ролью талисмана, но, когда прибыл на студию в понедельник, на моём гримёрном столе лежало письмо. В нём говорилось: «Студия «Метро-Голдвин-Майер» больше не нуждается в ваших услугах». И подпись: «Луис Б. Майер, Главный менеджер и Вице-Президент».

Несмотря на то что мой контракт со студией был действительным ещё несколько месяцев, я не посоветовался с адвокатом. Я снова почувствовал себя слишком потрясённым, больным и раздавленным, чтобы попытаться хоть как-то защитить свои законные права. Конечно, я мог добиться компенсации даже вопреки тому, что «Метро-Голдвин-Майер» могла бы уволить меня за потерянный день на съёмках «Что! Нет пива?». Глупо было не добиться этого? Конечно. Но в то время я выпивал больше бутылки виски в день, что не улучшало моих мыслительных процессов и не уменьшало чувства унижения. Вскоре после того, как меня выкинули, я сделал нечто ещё более глупое: у меня была возможность вернуться, и я отказался ею воспользоваться.

Дело было так.

Пока я работал над одним или двумя последними фильмами, «Метро-Голдвин-Майер» выпускала сказочную звёздную картину — «Гранд-отель», в которой были заняты почти все великие звёзды. Среди них были Грета Гарбо, Джоан Кроуфорд, Джон и Лайонелл Бэрриморы, Уоллес Бири и Джин Хэршолт.

Однажды режиссёр этого фильма Эдмунд Голдинг послал за мной. Там была одна важная и серьёзная роль, и у него возникло сумасшедшее предположение, что я могу её сыграть. Это была роль человека, который узнал, что умирает, и хочет в последнюю пару месяцев жизни возместить себе все упущенные радость и веселье.

Как сделал бы любой актёр на моём месте, я сказал Эдди, что его предположение вовсе не сумасшедшее. Я был уверен, что справлюсь с такой серьёзной ролью.

— Почти в каждом моём фильме я взял за правило становиться очень серьёзным в районе четвёртой части, — объяснял я, — и делал это для абсолютной уверенности, что публика станет сочувствовать мне в оставшееся время.

Я советовал ему пересмотреть мои старые фильмы в проекционной, и тогда он всё увидит сам.

Я больше ничего не слышал об этом, и, конечно, Лайонелл Бэрримор получил роль. Лайонелл, как обычно, держался мастерски, хотя я бы сыграл её по-другому. Не говорю — лучше, заметьте, просто по-другому. Но даже то, что Голдинг рассматривал мою кандидатуру на абсолютно драматическую роль, было комплиментом. К тому же я начал думать о фильме, а когда посмотрел его, у меня сложилась одна из лучших пародийных идей в моей жизни, и я рассказал о ней Эдди Сэджвику.

Местом действия для пародии на «Гранд-отель» должен был стать «Миллс-отель», пристанище нью-йоркских неудачников, сдававший свои лучшие комнаты по 50 центов за ночь.

Я собирался дать Оливеру Харди роль похотливого, помешанного на власти фабриканта, сыгранную в оригинале Уоллесом Бири. В нашей версии фабрика Харди производила передние пуговицы для воротничков, и он пытался объединиться со Стэном Лоуре-лом, выпускавшим задние пуговицы.

Полли Моран сыграла бы секретаршу, роль Джоан Кроуфорд в оригинале, и я надеялся, что сцена, в которой Оливер Харди совращает Полли, станет одним из высших комических достижений десятилетия.

В «Гранд-отеле» у Джина Хэршолта была острая роль гостиничного клерка, обезумевшего от беспокойства, потому что его жена ждала ребёнка. Генри Арметта сыграл бы нашего клерка, но его довело бы до трясучки другое испытание — кошка, ожидающая котят.

Я знал, что Джимми Дюранте будет совершенен в роли мнимого виконта, сыгранной Джоном Бэрримором, но вместо ухаживания за Гретой Гарбо в роли стареющей балерины он получил бы в объятия Мэри Дресслер.

Эдди и я дошли почти до истерики, думая о том, что Мэри может сделать в своей первой сцене. В ней она смотрелась в большое зеркало, распахивала горностаевую мантию длиной до колена, открывая фигу-ру-линкор в балетном костюме и тапочках длиной полтора фута, и ворчала: «Похоже, я становлюсь слишком старой для танцев, и боюсь, что моя публика больше меня не захочет».