Бастер Киттон - Мой удивительный мир фарса

Я жил в маленьком бунгало в Калвер-Сити. Это было довольно спокойное место: заднее крыльцо выходило на весёлые гольфовые поля «Калифорнийского загородного клуба», но меня оно не успокаивало. Близость к студии, с которой меня выгнали пинком, раздражала и наводила на тягостные мысли.

Я смог прожить там только одну неделю, а затем сказал медсестре, что хочу уехать в Мексику. Она запротестовала, что приказ доктора Мартина требует её присутствия рядом со мной, и тогда я сказал, что мы можем поехать вместе.

Я сбежал в Мексику, но, конечно, это ничего не решило. Помимо всего, что там случилось, был ещё один брак, получивший всемирную огласку, потому что не прошло и года с тех пор, как закончилось временное постановление моей первой жены. Когда время прошло, состоялась другая свадебная церемония в Вентуре, Калифорния. Мой второй брак не продержался долго, и это лучшее, что я о нём помню.

В течение двух скверных лет я делал полнометражные фильмы в Мексике, Англии и Франции. Ни один из них не получился, потому что ни в одной из этих трёх стран у продюсеров не хватило денег на качественное производство. Прошли те дни, когда публика ходила на фильмы с плохими декорациями, операторской работой и в целом убого сделанные. Между профессиональными неудачами я пил как сапожник. Однажды меня забрали в больницу в смирительной рубашке, и два раза я проходил «Исцеление Кили».

Вкратце опишу это «исцеление», хоть и без большого удовольствия. Оно начинается с трёх дней, в течение которых доктора и медсестры только и делают, что вливают в тебя спиртное каждые полчаса.

Я отвечаю за то, чтобы ни один пьяница, прочитавший эту книгу, не был дезориентирован и не бросился бы в ближайшую больницу за бесплатными напитками. Ты получаешь любимое пойло — всё правильно, но не два раза подряд. Напротив, тебя начинают накачивать виски, джином, ромом, бренди, вином — и так по кругу, пока снова не вернутся к виски.

Нечего говорить, Бахус в тебе возмущается и бунтует задолго до окончания трёхдневного питейного марафона. Ты умоляешь: «О, нет! Заберите, пожалуйста!» — но всё, что получаешь в ответ от барменов в белых халатах, — дружескую улыбку. «Пожалуйста, унесите, — повторяешь ты, — у меня болит желудок».

— Ну, ещё одну, — говорят они, потому что намереваются так усилить боль в твоём желудке, чтобы она стала незабываемой. И раз ты слабак, то берёшь «ещё одну», как делал раньше в тысяче баров.

«Исцеление Кили», наверное, творило чудеса с некоторыми алкоголиками. Но мне оно совсем не помогло в первый раз. Выйдя из клиники, я мог придумать слишком много оправданий для выпивки: внук знакомого бакалейщика справлял день рождения, или я должен был отметить старый добрый день святого Свидина, инаугурацию Резерфорда Б. Хейза или какие-нибудь другие важные события.

Пройдя лечение второй раз, я был отвезён домой и сразу же отправился погулять на гольфовое поле. Я обошёл все 18 лунок и, достигнув здания клуба, прошёл в бар и заказал два «манхэттена». Я выпил их один за другим. Они не только были хороши на вкус, после них мне уже не захотелось пить. Это было в 1935 году, и, доказав себе, что я могу пить, а могу и отказаться, я не выпил ни капли виски или другого спиртного в следующие пять лет.

14

КОМИЧЕСКОЕ ПАДЕНИЕ МОЖЕТ БЫТЬ КРАСИВЫМ

В начале 1934 года я был полностью разорён, когда получил предложение от французского продюсера сделать фильм в Париже за 15 тысяч. Продюсер не прислал мне денег на дорожные расходы, и, чтобы туда добраться вместе со второй женой, я был вынужден продать за 350 долларов военные облигации, завалявшиеся у меня ещё с армейских дней. Этого едва хватило, чтобы попасть в Европу самым дешёвым способом, какой мне удалось найти: на грузовом судне, шедшем из Лос-Анджелеса в Глазго (Шотландия) через Панамский канал.

Высадившись в Шотландии, мы доехали до Лондона и остановились на ночь в «Гранд-Палас-Отеле». Там меня ждал изумительный сюрпиз — письмо от Джо Шенка с чеком на тысячу долларов. Он писал, что чек покрывает мою долю от продажи остатков оборудования со «Студии Китона».

Я не мог припомнить никаких остатков оборудования и подозревал, что Джо нашёл тактичный способ протянуть руку помощи. Я был не в том положении, чтобы сомневаться. Письмо пришло в самое время, чтобы я оплатил неотложные счета в Голливуде.

Почему-то я считал для себя невозможным занимать у кого-либо деньги. Наверное, сказывалось, что с четырёх лет я платил за себя сам, к тому же какая-то ненормальная гордость не позволяла мне требовать с друзей возврата денег, занятых у меня, когда я зарабатывал 3 тысячи в неделю. К тому времени, как я разорился, мне не уплатили долгов на 15 тысяч, не считая мелочи по 10, 20 и 50 долларов, которую любая звезда в шоу-бизнесе раздаёт всем нуждающимся. Некоторые из моих друзей, занявшие у меня солидные суммы, так и не оказались в состоянии заплатить. Это случилось с Арбаклом, умершим, задолжав мне две с половиной тысячи, и с Лью Коди — он тоже умер с долгом в две тысячи долларов.

Но были многие другие, включая ковбоя-звезду вестернов, знаменитого комика и приятеля, получившего большое наследство, которые могли заплатить, но даже близко не подошли ко мне.

Единственный, кто заплатил, — Норман Керри. В Голливуде его характеризовали как ненадёжного актёра, который слишком много пьёт. Однажды Керри пришёл ко мне и спросил:

— Помнишь, около четырёх лет назад я занял у тебя тысячу?

— Да, Норман, теперь припоминаю.

— Ну, я тут немного подзаработал, — объяснил он, — и у меня есть тысяча для тебя. Но я не могу отдать её всю, мне надо на что-то жить. Ничего, если я верну тебе девятьсот, а сотню оставлю себе?

Мой старый друг Норман Керри недавно умер, но я никогда не забуду его и тот день, когда он отдал мне девять десятых от первой тысячи долларов, полученной им за много месяцев.

Я также могу послать искренний воздушный поцелуй Международному налоговому бюро за то, что они пошли мне навстречу во времена обнищания. На пике моих неприятностей бюро известило меня, что я задолжал 18 тысяч. Но я показал свои чековые книжки, убедил их, что мой доход всего лишь тень того, что было, и они предложили сократить долг до 4 тысяч.

Одно меня поддерживало — уверенность, что я всегда смогу найти работу в шоу-бизнесе в любом качестве, что бы ни случилось. Другое преимущество, которое было у меня перед прочими разорившимися богачами, — моя способность жить без роскоши.

Мне всегда нравилось иметь дорогие вещи, но я не беспокоился, когда был вынужден сменить «кадиллак» на «форд», носить готовые костюмы вместо сшитых на заказ и обходиться без слуг во дворе дешёвого бунгало.