Бастер Киттон - Мой удивительный мир фарса

Я сам получил бы роль Лайонелла Бэрримора — с небольшими изменениями, конечно. Врач в роковой сцене объявил бы, что я страдаю от икоты и мне осталось 30 или 40 лет жизни.

— Всего 30 или 40? — воскликнул бы я. — Значит, нельзя терять ни минуты.

И приказываю немедленно отправить в свой номер шампанское и икру, танцовщиц и цыганский оркестр.

— Пусть они покажут эту пародию на «Гранд-отель» через шесть месяцев после выхода их большой картины, — говорил я Сэджвику, — и готов спорить на «Метро-Голдвин-Майер» с кем угодно и па что угодно, от «форда» до «кадиллака», что моя шутка обставит их звёздный фильм.

Мы также обсудили преимущества: можно было использовать многие декорации из «Гранд-отеля», и большинство актёров были в контрактных списках «Метро-Голдвин-Майер», так что ввести их в строй было бы нетрудно и недорого. Я добавил, что даже воспользуюсь их сценарием.

Однажды, через некоторое время после увольнения с «Метро-Голдвин-Майер», ко мне пришёл Эдди Сэджвик, ухмыляясь, как мальчишка. Он сообщил, что рассказал Ирвингу Талбергу о моей пародии на «Гранд-отель», и Талберг захотел снять её.

— Он не может её снимать, — сказал я, — она не принадлежит ему. Она принадлежит мне.

— Ирвинг знает, — ответил Эдди, — и хочет поговорить об этом с тобой.

— Где?

— В его офисе, конечно.

— Я не могу вернуться на «Метро-Голдвин-Майер». Талбергу следовало бы знать это. Я не в той форме, чтобы возвращаться.

Конечно, это не было моей истинной причиной. Выгнанный таким способом, я решил никогда больше не приходить на студию, пока Луис Б. Майер не пригласит меня. К тому же я действительно был не в форме для возвращения, точнее, не в настроении.

Но я был дураком и признаю это. Потому что в критический момент Ирвинг Талберг решил за меня бороться. Думаю, что, помимо Нормы Ширер, его жены, я был его фаворитом среди звёзд «Метро-Голдвин-Майер». Он ценил мою работу выше, чем Бэрриморов, Гарбо, Кроуфорд и Мики Руни.

Всё могло получиться иначе, если бы я вернулся. Съёмки фильма, который я так стремился сделать, помогли бы мне бросить пить и восстановить мою репутацию человека, чьё единственное занятие — смешить людей.

Эдди Сэджвик, как любой успешный режиссёр, был мастером убеждать. И всё же в тот день он не смог уговорить меня сделать разумную вещь и унизиться.

Так что ничего не получилось из этой яркой затеи. А если бы получилось, думаю, я бы выиграл пари на что угодно, от «форда» до «кадиллака», и наша пародия обошла бы оригинал, хотя «Гранд-отель» собрал для «Метро-Голдвин-Майер» миллионы в 1932 году. А это был год, когда весь мир гадал, сможет ли она снова подняться на ноги в экономическом плане.

Увольнение с «Метро-Голдвин-Майер» испортило мои отношения с другими крупными студиями. Похоже, ни одной из них я не был нужен. Не знаю, какие дикие слухи ходили о моём алкоголизме и ненадёжности, но в этом плотно спаянном городе одной индустрии тогда было семь крупных студий, и все они могли потратить на фильм столько денег, сколько требовали мои комедии. Никаких предложений не поступило от остальных шести: «Парамаунт», «Фокс»,

«Коламбиа» «Уорнер бразерс», «Юниверсал» и «РКО».

Я ликовал, получив предложение из Флориды, где Мики Нилан недавно снял фильм под названием «Хлоя» и хотел следующий сделать со мной. Лью Липтон, комедийный сценарист, раньше работавший со мной, был вместе с Ниланом, и это ещё больше придало мне уверенности. Мне собирались платить ту же ставку, что на «Метро-Голдвин-Майер», — 3 тысячи в неделю. Финансирование поддерживалось группой распространителей «Кока-колы» и другими бизнесменами. Они надеялись сделать из Флориды центр кинопроизводства.

Я был в радужном настроении, вылетев в Санкт-Петерсберг, где Нилан и Лью Липтон встретили мой самолёт. Расстояние в 3 тысячи миль от сцены моих тяжелейших поражений действовало ободряюще. Я намеревался бросить пьянство, сделать большую работу и показать всем, что был кем угодно, только не конченым человеком.

Во Флориду я прибыл весной 1933 года, как раз когда жара начала отправлять туристов домой. У нас был вполне разумный сценарий, и мы мгновенно были готовы приступить к съёмке. Но погода лишила нас этой возможности. Я так говорю даже после съёмок в Аризонской пустыне, где жара почти такая же тягостная. Но в Аризоне воздух сухой. В пропитанной влагой Флориде одного льда на камере не было достаточно, чтобы эмульсия не стекала с плёнки. Нам приходилось ставить по сторонам от камеры постоянно включённые вентиляторы с холодным воздухом. Там стояла такая жара, что Молли О’Дэй, главная актриса, не могла удержать грим на лице.

И всё же мы могли бы справиться, если бы не насекомые. Они просто доконали нас. Стрекозы, москиты, у которых, казалось, были зубы, с жужжанием роились между актёрами и камерой. Нилан не мог получить чистый кадр даже с вентиляторами, работавшими на полную мощность.

Ничто не обескураживало наших оптимистичных спонсоров, но я сказал им правду, когда убедился, что они просто выбрасывают свои деньги на ветер, пытаять создать здесь полноценную киноиндустрию. Среди прочего я указал, что им придётся годами нести дополнительные расходы на перевозку всего необходимого, от костюмов до актёров, из Нью-Йорка.

Они выслушали, расплатились и освободили меня от работы. Проект был широко разрекламирован, и всё, что я получил, — пара недельных зарплат и ещё один провал в дополнение к своей репутации.

Два худших года в моей жизни были с 1933 по 1935. Вернувшись из Флориды, я ушёл в беспросветный запой и вскоре получил тяжёлый вариант «делириум тременс». Не знаю, зачем я сказал «тяжёлый вариант», ведь мне никогда не приходилось слышать о лёгком варианте белой горячки.

Муж Луэллы Парсонс, покойный доктор Гарри Мартин, бывший моим давним другом, послал меня на источники Эрроухэд для повторного протрезвления и лечения в серных пещерах. Меня сопровождали его помощники — молодой врач и медсестра.

Когда мы вернулись, доктора Мартина не удовлетворило моё состояние, и он велел медсестре остаться со мной ещё на пару недель для уверенности, что я усвою лечение.

Ей было приказано давать мне разумные дозы виски, чтобы я не психовал, и делать инъекции снотворного.

Я жил в маленьком бунгало в Калвер-Сити. Это было довольно спокойное место: заднее крыльцо выходило на весёлые гольфовые поля «Калифорнийского загородного клуба», но меня оно не успокаивало. Близость к студии, с которой меня выгнали пинком, раздражала и наводила на тягостные мысли.

Я смог прожить там только одну неделю, а затем сказал медсестре, что хочу уехать в Мексику. Она запротестовала, что приказ доктора Мартина требует её присутствия рядом со мной, и тогда я сказал, что мы можем поехать вместе.