Бастер Киттон - Мой удивительный мир фарса

После 8 августа, когда моя жена добилась постановления о разводе, у меня почти ничего не осталось, кроме одежды и третьей машины. Мне даже негде было жить.

Сразу после развода она поместила мальчиков в престижную частную школу, академию «Блэк Фокс» в Голливуде, и надолго уехала отдыхать в Европу. Я чувствовал, что дети достаточно испорчены и без того снобизма, которого набираются в подобного рода школах. Постановление о разводе давало мне право навещать детей, и я думал, что смогу время от времени забирать их на выходные. Но в первый же раз, как я попытался это сделать, директор школы сказал, что ему даны строгие указания не позволять мне увозить их на ночь.

Вскоре после развода я занял 10 тысяч и купил нечто, называющееся наземной яхтой; прочитал о ней в газетах, и она показалась мне идеальной для моих запросов. Я прожил в ней около года.

Наземная яхта изначально стоила 50 тысяч и была построена для президента железнодорожной компании «Пулман». У неё было два мотора на шасси от автобуса с Пятого проспекта, два купе, «камбуз», смотровая площадка и хватало места для восьми человек.

Попользовавшись этим экстравагантным домом на колёсах 18 месяцев или около того, железнодорожный администратор умер, и я купил яхту у его вдовы. Даже тогда, во времена Великой депрессии, невозможно было купить лучший дом за такие деньги.

От моей сухопутной яхты я получил столько радости, сколько может получить человек, чья основная цель — забыть, что вся его личная жизнь разрушена. Например, в один уикенд Лью Коди и я отвели яхту в Сан-Франциско и припарковались у главного входа отеля «Дворец». Половина его персонала выбежала на улицу, видимо, подумав, что прибыл какой-то рас-точительный индийский властелин. Управляющий спросил, закажу ли я свои прежние апартаменты.

— На этот раз нет. Сбросьте из окна второго этажа телефон, который нам может понадобиться, и ещё мы хотим полное обслуживание. А чтоб вы знали, что с нашей щедростью всё в порядке, мы будем платить за парковку как обычно — 50 центов в день.

Они засмеялись и согласились. Вот тебе и Сан-Франциско.

Мы оставались там три дня, а позже поехали охотиться и рыбачить в Аризону и другие западные штаты. Газеты уделяли много внимания моей наземной яхте, куда бы мы ни приехали. Мы к тому же использовали её в шоу, устроенном для Франклина Д. Рузвельта, которого в 1932 году только что выдвинули кандидатом в Президенты от демократической партии.

На следующий год я ездил за границу делать два фильма, и, пока отсутствовал, жена добилась распоряжения суда о смене фамилий наших сыновей с моей на её. Я впервые услышал об этом, когда вернулся. Я знал, что решение суда может быть отменено, если пожалуюсь, что меня не снабдили документами по этому делу. Но здесь было над чем подумать: семья жены имела очень много денег — огромное, огромное состояние, а мои мальчики были там единственными детьми, и перемена их фамилий много значила для семьи. Я знал, что мои сыновья когда-нибудь всё унаследуют, если я не стану предпринимать юридических действий, чтобы снова сделать их Китонами. Мне не хотелось помешать им стать богатыми. Я не был уверен, что смогу оставить им хоть 10 центов, потому что к тому времени меня уволили с «Метро-Голдвин-Майер".

13

ГЛАВА, КОТОРУЮ МНЕ ПРОТИВНО ПИСАТЬ

Задолго до крушения моего первого брака я не был доволен ходом дел на студии. Что бы я ни предпринимал, контроль над моими комедиями ускользал из рук всё больше и больше.

Вскоре после того как я начал снимать фильмы на «Метро-Голдвин-Майер», на должность моего продюсера водворили Лоуренса Вейнгартена, родственника Ирвинга Талберга. Какое-то время он оказывал не больше влияния на мою команду, подбор актёров и сюжетный материал, чем толстый коп на углу улицы. Но только я развёлся, как мистер Вейнгартен решил перестать быть администратором-куклой и превратился в продюсера с железной волей.

За прошедшую четверть века Ларри Вейнгартен выпустил внушительное количество важных и успешных драматических картин. Кроме того, когда Талберг уже много лет как умер и большинство старых «тузов» «Метро-Голдвин-Майер» ушли, Ларри по-прежнему здесь и преуспевает. Нечего говорить, что при таком количестве «чисток» на высших уровнях, которым подвергалась студия, для этого ему понадобились таланты другого сорта.

Никто не может отрицать, что Ларри как-то обучился всему, что требовалось для его специальности, и обучился хорошо, но его специальностью не были фарсовые комедии — именно то, что я продолжал делать, неважно, понимали это он и студийные «шишки» или нет.

Возможно, они были введены в заблуждение тем, что, начав делать полнометражные фильмы, я искоренил метание тортов и сократил невозможные гэги вроде того, где нырял в цементную дорожку и вылезал наружу через несколько лет с китайским семейством.

Если бы они сознавали, что я, по существу, остаюсь фарсовым комиком, они не стали бы покупать для меня такие сюжеты. Их приобретения включали две бродвейские комедии: «Гостиная, спальня и ванна» (Parlor, Bedroom and Bath) и «Её картонный любовник» (Her Cardboard Lover). В «Её картонном любовнике» меня назначили на роль, которую на сцене играл Лесли Хауард, англичанин с газельими глазами и манерами под стать. «Метро-Голдвин-Майер» переименовала её во «Влюблённого водопроводчика» (The Passionate Plumber), что было ещё ничего в сравнении с тем, как называли нашу киноверсию критики.

Думаю, не совсем честно было бы обвинять Ларри Вейнгартена, Луиса Б. Майера или кого-либо ещё в том, что произошло со мной на их студии в мрачные дни Великой депрессии. В плохие времена индустрия развлечений всегда попадает под удар первой, а в начале тридцатых финансовые трудности кинобоссов соединились со звуковым переворотом.

Испытывая тяжкое давление со всех сторон, важные люди Голливуда были вынуждены пойти на эксперименты. Многие из них получились ужасающе, а это неизбежно, если эксперименты вызваны страхом и предпринимаются как последнее средство спасения.

Эксперимент, о котором я знаю больше всего, был проделан Луисом Б. Майером, когда он объединил Джимми Дюранте и меня в нескольких фильмах.

Никто не может сравниться с Дюранте, благослови его Бог, но, по-моему, мы просто не сочетались в одних и тех же фильмах.

В качестве динамо-машины в сногсшибательной команде «Клэйтона, Джексона и Дюранте» Джимми годами наэлектризовывал публику ночных клубов, водевиля и музыкальных комедий. Не было ничего смешнее Джимми, разносящего вдребезги пианино, или их номера «Дерево! Дерево! Дерево!», в котором всё было сделано из дерева, от спички до каноэ в натуральную величину и уборной, которую они выволакивали на сцену. Джимми успешно выступал (хоть и не в такой степени) на радио и позже блистал в собственных ТВ-шоу.