М. Новоселов - Иван Васильевич Бабушкин

В тот же день жандармский ротмистр при С.-Петербургском губернском жандармском управлении Гришин составил «протокол примет крестьянина Вологодской губ. Тотемского уезда Ивана Васильева Бабушкина». Жандармы, опасаясь нового побега, старались снабдить своих филеров «особыми приметами» арестованного.

15 января состоялся первый допрос. Жандармы за вели новое дело, в котором были подробно изложены все «противоправительственные действия» И. В. Бабушкина: побег из екатеринсславской тюрьмы, проживание в Петербурге по подложному паспорту, организация подпольных рабочих собраний, издание листовок и т. п.

Арестованный держал себя на допросе спокойно и твердо и наотрез отказался отвечать на вопросы о своих товарищах, о том, кому и когда он пересылал листовки. В особой «Справке», приложенной к протоколу допроса, жандармы вынуждены были записать:

«На допросе Бабушкин не признал себя виновным в принадлежности к названному выше тайному сообществу… Найденные при обыске нелегальные брошюры Бабушкин, по его объяснению, получил для прочтения по пути следования от лица, называть которого не пожелал, а листок «Рабочей Мысли» и воззвание «Царь в Курске» нашел за несколько дней до обыска в одной из петербургских пивных; шифровальную азбуку составил лично, но не употреблял с преступными целями…» Жандармы особенно интересовались жидкостью в пузырьке, которую успел вылить Бабушкин во время обыска. Но и при этом вопросе Бабушкин остался верен себе:

«…Какая жидкость находилась в пузырьке — не знает; вылил ее машинально под влиянием нервного возбуждения, в котором находился во время обыска».

Допрос был прекращен, и за Бабушкиным вновь закрылись двери одиночки. На допрос его больше не вызывали: следователь решил, что долгие месяцы тюремного заключения заставят, быть может, «закоренелого преступника» обратиться к власти с какой-нибудь просьбой или заявлением. Тогда можно будет в виде особой «милости» удовлетворить эту просьбу (например, о свидании с родными) и попытаться вновь задать все те же необходимые жандармам вопросы о связях Бабушкина с товарищами в различных городах, о шифре, способах переписки и т. п.

Но Бабушкин стоически переносил тяжелые условия одиночного заключения. Он сильно беспокоился об участи Прасковьи Никитичны, о здоровье своей маленькой дочки, о судьбе друга Шелгунова. Иван Васильевич не знал, что в его семью пришло большое горе…

Мать И. В. Бабушкина, Екатерина Платоновна, 11 апреля 1903 года подала на имя царя просьбу об облегчении участи сына и Прасковьи Никитичны. Екатерина Платоновна писала, что «Прасковья Рыбас также арестована и вместе с дочерью помещена в доме предварительного заключения. В настоящее время дочь Лидия находится на излечении от воспаления легких в Боткинской барачной больнице».

Екатерина Платоновна просила: «облегчить участь женщины, бескорыстно по любви связавшей свою судьбу с судьбою сына, повелеть о скорейшем окончании их дела, дабы они, разлученные ныне, могли, хотя и в ссылке, влачить вместе дальнейшее свое существование…»

Затем она обращалась с просьбой дать Прасковье Никитичне возможность быть вместе с больным ребенком или же хотя «разрешить иметь с нею свидания в доме предварительного заключения, так как она, удрученная горем и болезнью ребенка, ни от кого не слышит слово утешения…»

Глухи и безжалостны остались царские чиновники к этой просьбе старой матери; в переписке по делу об И. В. Бабушкине имеется канцелярская сухая пометка: «В просьбе отказано, о чем объявлено просительнице Е. П. Лепек по месту ее проживания — в С.-Петербурге, Галерной гавани, по Опалининой ул., д. 22, кв. 3». Оторванная от матери, девочка вскоре умерла: в барачной больнице мало заботились о выздоровлении больного ребенка, отец и мать которого «числились за следователем отдельного корпуса жандармов».

Прасковья Никитична заболела, услышав эту тяжелейшую для матери весть, грубо сообщенную ей в темной камере надзирателем. Через несколько недель Прасковью Никитичну выслали из Петербурга в Полтаву под строгий надзор полиции. Не скоро узнал об этом Иван Васильевич… Его держали на строгом режиме как «особо важного подследственного», не желающего к тому же давать показания. Но даже известие о смерти любимой дочурки, о высылке жены, которое он ухитрился получить при помощи «тюремного телеграфа» — перестукивания (за это «преступление» Бабушкина немедленно перевели на три дня в карцер), не сломило закаленного борца. Иван Васильевич провел эти три дня на хлебе и воде, в холодном каземате на голом каменном полу. Многое он вспомнил в эти бессонные ночи, много передумал… Вышел он из карцера по-прежнему внешне спокойный и твердый. Только появилось несколько ранних седин в волосах, словно иней посеребрил голову, да глубокие морщинки залегли в уголках глаз…

Прошло уже более полугода с того раннего зимнего утра, когда Ивана Васильевича привезли в дом предварительного заключения. Допросов больше не было: жандармы настороженно выжидали, как отзовется на их несгибаемом пленнике тягостный долгомесячный режим тюремной одиночки.

Но Бабушкин на все намеки надзирателей и самого начальника тюрьмы, заходившего проверить «общее состояние подследственного», о возможности смягчения режима, если заключенный согласится дать хотя бы некоторые сведения, отвечал презрительным молчанием. Тогда департамент полиции решил расправиться с ним излюбленным способом: административной ссылкой в «места от центров империи Российской весьма отдаленно отстоящие».

4 августа 1903 года вице — директор департамента полиции Языков в секретном порядке сообщил начальнику Петербургского жандармского управления: «…по состоявшемуся соглашению г.г. министров внутренних дел и юстиции признано возможным ныне же привести в исполнение, состоявшееся об Иване Бабушкине высочайшее повеление, воспоследовавшее 5 марта 1903 года, на основании коего названный обвиняемый подлежит, по вменении в наказание предварительного заключения, высылка под гласный надзор полиции в Восточную Сибирь на пять лет, не ожидая окончательного разрешения производящегося о нем при вверенном вам управлении дознания». Жандармы надеялись получить дополнительные материалы о деятельности Бабушкина в Петербурге и с этой целью затягивали приведение в исполнение царского решения о ссылке Бабушкина. Убедившись же в полной бесплодности своих надежд, прокуратура и департамент полиции решили подвергнуть Бабушкина пятилетнему заключению в «ледяной тюрьме», как называли тогда ссылку в Восточную Сибирь. Якутскому губернатору было послано извещение, что «крестьянин И. В. Бабушкин направляется в его распоряжение для отбытия срока административного наказания».