Таким был Саша Гитри - Жан-Филипп Сего
— Ну, вот, мадам, не подписывать же этот чек в день, когда погода такая мрачная, такая унылая, не лежит у меня сегодня сердце к этому!
А если на следующий день будет хорошая погода, при встрече она снова заговорит об оплате:
— Вы жестоки! Приходите ко мне в столь хороший, солнечный день говорить о деньгах! О, нет...
Следует отметить, что Саша Гитри за эти годы собрал исключительную коллекцию старинных золотых монет, стоимость которых увеличивалась и сегодня составляла бы несколько сотен тысяч евро...
Сезон в этом 1929 году начался в театре «Мадлен» (Théâtre Madeleine), два директора которого, Андре Брюле (André Brulé) и Робер Требор (Robert Trébor), быстренько подсуетились, когда узнали о ссоре Саша и Франка (директор театра «Эдуарда VII»). Театр влачил жалкое существование, но приход мсьё Гитри обещал ему светлое будущее. Они предложили Гитри большие отчисления, нежели он имел в театре «Эдуарда VII», а также вполне официальное соруководство.
Саша предложил им пьесу «Третья палата» («La Troisième Chambre») (которая была ничем иным, как палатой суда, где занимаются разводами), премьера которой была назначена на 31 октября. Эта пьеса — совместное детище Саша и Альбера Виллеметца, но последний принял на себя единоличное авторство потому, что Саша так решил. Оба Гитри не участвовали в распределении ролей и не вошли в актёрский состав, потому что были по уши заняты в «Историях Франции» в театре «Пигаль» вплоть до 30 января, а «Третья палата» шла на сцене до 9 марта 1930 года.
Его скандальный уход из театра «Эдуарда VII», контракт с театром «Пигаль» и только что подписанный контракт с театром «Мадлен» начинают серьёзно раздражать Общество драматургов и театральных композиторов (SACD), которое его упрекает в том, что «он умудряется быть везде одновременно». И вот эти мсьё удумали запретить ему ставить больше одной пьесы в Париже в год! Саша даже был основной заботой Генеральной ассамблеи этого общества, на которой присутствовали сотни его собратьев, большая часть которых, к сожалению, не была известна никому! А поскольку он не такой человек, чтобы отказываться от брошенного вызова, он попросил слова, чтобы высказать им четыре простые истины. Он начал довольно резко:
— Я вижу страсть, которая вами движет. И я понимаю, слушая вас, что в стране Мольера вы собираетесь запретить автору ставить свои пьесы. Видите ли, мне безразлично, что думает Общество драматургов обо мне лично, так как я не нуждался в его услугах при выборе театра. И я тем более не нуждаюсь в нём, если вы пытаетесь запретить мне продолжать эти поиски! Однако, если вам всё же удастся добиться исполнения вашего нелепого требования от наших театров, я объявляю вам, что я далёк от того, чтобы преследовать вас в суде, я просто позволю себе предложить директорам театров явить на свет божий из моих ящиков несколько десятков неизданных пьес, которые мой отец, Люсьен Гитри, оставил мне умирая, и что я буду способствовать тому, чтобы моя жена, Ивонн Гитри, предложила парижской публике ещё несколько десятков пьес, которые она сейчас пишет. И так как эти пьесы великолепны, я уверен, что их примут все театры!
Стариканы не были обмануты этой уловкой, но сразу смекнули, какой вал насмешек может обрушиться на Общество драматургов. Проект был довольно быстро и окончательно похоронен.
В это время Саша не стремится возвратиться в драматический театр. Вместе с Ивонн в марте он создаёт ревю под названием «Да здравствует театр!» («Et vive le théâtre!»). Альбер Виллеметц снова у него в соавторах. Это очаровательное произведение, нечто вроде «сборной солянки». В нём авторы намешали истории из ста последних лет театра, критику повседневной жизни, поклёп на кино, обвинение критики, а также хандру молодого человека, вступающего в жизнь. По обыкновению — если критика недовольна, то от публики отбоя нет.
Саша упорствует и... ликует!
***
Примерно в то же время Анри Лаведан (Henri Lavedan), старый журналист и драматург (академик с 1898 года), друг Люсьена Гитри, который был одним из его исполнителей, просит встретиться с Саша в его гримёрке после утреннего представления. Едва Саша принял его в свои объятия, как Лаведан разразился совершенно неожиданными словами:
— Мой дорогой Саша, когда автор желает стать частью нашего прославленного дома на набережной Конти, он обычно совершает визиты вежливости. Вы должны знать этот обычай! Ну что ж, сегодня я немного нарушу привычный ход вещей, и я надеюсь, это пойдёт на пользу, так я от имени некоторых моих коллег наношу вам этот визит. Академия ждёт вас, и, если вы не против, я хотел бы, чтобы вы согласились встретиться завтра у меня, и я смогу сказать вам об этом несколько больше.
Саша Гитри был несколько ошеломлён этим визитом и, конечно же, обещает принять любезное приглашение.
На следующий день, в условленное время, он появляется на авеню Дюкен у Анри Лаведана, который, в соответствии с академическим протоколом, принял его в своём кабинете во фраке. В Академии с традициями не шутят!
Саша польщён не только тем, о чём он подумал накануне, но более всего ему хотелось узнать, чем всё это закончится. Тем более, что хозяина не надо было просить продолжить начатое:
— Я не собираюсь заставлять вас ждать долее. На сегодняшний день одиннадцать академиков, одним из которых я имею честь быть, хотели бы, чтобы вы влились в наши ряды. И поскольку мы знаем, что вы не тот человек, который сам добивается такой чести, мы решили взять инициативу на себя. Конечно, прежде чем идти дальше, поскольку мы надеемся собрать большинство академиков за выдвижение вашего имени, мы хотели бы знать, согласитесь ли вы присоединиться к нам.
Это не могло не понравиться Мэтру, который честно признался, что он, старый дурень, никогда не задумывался о зелёной мантии академика. Однако такая перспектива не могла его не радовать!
Затем начинают проявляться последствия дружеского сговора — через несколько дней его приглашают на обед к сестре барона Анри де Ротшильда (владельца театра «Пигаль»), мадам Хайен (Hayen), чтобы встретиться с некоторыми персонами, причастными к процедуре избрания. И он обнаруживает там целое созвездие академиков, таких как Андре Шоме (André Chaumeix)[78], Пьер де Нояк (Pierre de Nolhac)[79], Жорж Леконт (Georges Lecomte)[80].
Прекрасный обед, а когда подали кофе, все девять академиков удалились в маленькую гостиную вместе с Саша. Где все они подтвердили своё намерение отдать свой голос за Саша, и заверили его в том, что согласно их негласному опросу, за него будет устойчивое большинство.
Затем один из академиков сделал уточняющее заявление:
— Мой дорогой друг, я хочу сообщить вам
