Чтоб услыхал хоть один человек - Рюноскэ Акутагава
Сегодня читал рассказы Чехова в новом английском переводе… Мало всей жизни, чтобы смочь написать на таком же уровне. Кумэ писал Вам, что я ругаю Сологуба. Это не совсем так. В его произведениях есть немало мест, перед которыми я склоняю голову. Ругаю же я лишь рассказы Уэллса. Если такой писатель достиг славы, то это значит, что писатели Японии опередили писателей Англии.
Прямо на берегу мы занимаемся гимнастикой, едим – так что о нашем здоровье не беспокойтесь. А вот Вы, сэнсэй, в Токио, в такую жару, пишете роман – очень прошу Вас, относитесь серьёзнее к своему здоровью. Мы очень беспокоимся за Вас после того, как Вы побывали в больнице в храме Дзюдзэндзи. Вы должны быть здоровы всегда, хотя бы ради нас, молодых.
Акутагава Рюноскэ
ПИСЬМО ЦУНЭТО КЁ
8 октября 1916 года, Табата
Два часа ждал тебя на станции под дождём. Потом вернулся домой. Вечером пришла твоя открытка. «Носовым платком» я не так уж горжусь, но отзывы хорошие. Сейчас пишу новеллу для «Синсёсэцу».
Рю
ПИСЬМО МАЦУОКЕ ЮДЗУРУ
8 октября 1916 года, Табата
Сейчас два часа ночи. Вчера приходил Кумэ, принёс «Синситё» и просидел до половины одиннадцатого. После его ухода никак не мог заснуть – стал читать «Карамазовых», потом «Синситё». Сейчас я пишу тебе эту открытку – решил сделать это, пока не стёрлось огромное впечатление от твоей «Чистой тушечницы». Вещь отличная. Прекрасно сделана. Я опасаюсь лишь, что по мере писания ты будешь приноравливать свои способности к потребе будущего читателя. А ведь способности – надеюсь, ты не обидишься на мои слова – рождаются только путём беспрерывной работы над собой. Вот причина моих опасений. Жаль, что ты недостаточно поработал над выбором изобразительных средств, что самое трудное при создании художественного произведения. (…)
ПИСЬМО ОКА ЭЙИТИРО[209]
4 ноября 1916 года, Табата
Ока Эйитиро-сама!
Ты тронул меня своей горячей похвалой «Трубки». Даже я, при всём своём самомнении, не считаю эту новеллу столь уж хорошей. Но если бы ты обругал её, я бы, наверное, разозлился.
«Серебряная монета» Кумэ – шедевр. Первая часть, как мне кажется, сделана рукой зрелого мастера.
Меня обязали написать что-либо для новогоднего номера, и я пребываю в страшном волнении, как перед экзаменом. «Бунсё сэкай» принимает рукописи до десятого, это ужасно.
И тем не менее я решил отправиться вместе с Кумэ, который вернулся с Хоккайдо, в Хонго. Тогда-то мы тебя и навестим. Участники литературного журнала «Синситё» пытаются использовать его как орудие для уничтожения общества «Сиракаба». Я понимаю их тайный умысел и огорчаюсь. Я собираюсь опубликовать нечто вроде декларации протеста против того, чтобы участники «Синситё» превращались в орудие каких бы то ни было акций.
Акутагава Рюноскэ
ПИСЬМО СУГА ТОРАО
13 ноября 1916 года, Табата
Суга Торао-сама!
Давно ничего не слышал о Вас, но я надеюсь, сэнсэй, что Вы здоровы. Вы, наверное, знаете от Куроянаги-сэнсэя, что я стал преподавателем Военно-морской школы механиков. Хочу поселиться в Камакуре, оттуда и ездить в Йокосуку. Мне стыдно обременять Вас, но всё же хочу попросить: не смогли бы Вы снять мне жильё недалеко от себя. Мои пожелания такие: чтобы дом был ближе к морю, а не к горам, чтобы не стоял в самом конце склона. Потом, Вам это может показаться странным, но мне бы неприятно действовало на нервы, если бы прошлый жилец страдал туберкулёзом или ещё какой-нибудь заразной болезнью. Что касается размеров, то комната в шесть – восемь дзё меня вполне устроит. Обед я получаю в школе, так что кормить меня придётся только два раза – утром и вечером. По воскресеньям и субботам я буду почти всегда ездить в Токио – значит, и в эти дни еды мне не потребуется. Таковы мои условия, и, если Вы найдёте что-либо подходящее, сообщите мне, буду весьма признателен. Я должен приступить к работе первого декабря, и, если Вы до тех пор ничего не подыщете, я буду вынужден поселиться в какой-нибудь гостинице в Йокосуке. Если же Вам удастся найти подходящее жилье, я хотел бы ещё до первого перебраться в Камакуру. Простите, что обеспокоил Вас своей просьбой.
Акутагава Рюноскэ
ПИСЬМО ЦУКАМОТО ФУМИКО
13 декабря 1916 года, Камакура
Получил два твоих письма. Благодарю тебя. Дни текут тоскливо. Лишь твои письма радуют меня. Только что вернулся из Токио. Ездил туда вот почему – нужно было две ночи провести у гроба покойного и помочь в похоронах. Как ты понимаешь, хоронили Нацумэ-сэнсэя. Никогда ещё я не переживал такого горя. И сейчас сердце сжимается, стоит вспомнить, что сэнсэя нет. Ведь он был первым, кто заметил мои писания. И с тех пор всегда поощрял меня.
Пишу тебе письмо и всё время вспоминаю сэнсэя. На следующий день после смерти сэнсэя его дочь Фудэко-сан пошла в университет и преподаватель японского языка Хагоромо Такэсима дал тему сочинения: «Скорбь в связи со смертью Сосэки-сэнсэя». Записывая тему на доске, он не мог сдержать слёз, и все ученики, видя его слезы, расплакались. Лечащего врача сэнсэя Манабэ-сана – он преподаёт на медицинском факультете – все студенты с волнением расспрашивали о состоянии сэнсэя, совершенно не интересуясь самочувствием Оямы-сана[210]. Когда Манабэ-сан сказал, что не сможет прочесть лекции, поскольку должен заняться лечением сэнсэя, студенты в один голос заявили: «Наши занятия мало что значат сейчас, лучше идите к Нацумэ-сэнсэю и вылечите его». Так все заботились о нём, но жизнь есть жизнь, сколько тебе предначертано, столько и проживёшь. Я надеялся, что врачи хотя бы на год продлят его жизнь, а сейчас всё вокруг меня превратилось в пустыню. Может быть, это связано ещё и с тем, что я безумно устал. На этом кончаю – завтра рано вставать.
Акутагава Рюноскэ
ПИСЬМО МАЦУОКЕ ЮДЗУРУ
17 декабря 1916 года, Камакура
Мацуока-кун!
Может, потому, что я устал и духовно и физически, у меня полный сумбур в голове. Писать я, конечно, пишу, но работа идёт медленно, я почти не продвигаюсь вперёд. Иногда навещаю Сугу-сана, он показывает мне ксилографы древних каллиграфов и объясняет их прелесть. Он не только блестяще знает предмет, но и сам прекрасный каллиграф. Хотя по его письмам этого не скажешь.
Слишком рано ушёл от нас Нацумэ-сан. Я всё время об этом думаю.
У меня кончились таблетки, и я впал в уныние. Сходи к врачу, хоть к тому же Кикудзике, возьми у него лекарства, положи в картонную коробочку и пришли, очень прошу тебя. Двадцать второго я приеду и отдам
