Пако Тайбо II - Гевара по прозвищу Че

Хоэль Иглесиас и еще двое повстанцев из команды Че отправились на поиск людей из вражеского авангарда и «двинулись через тот же прогал в кустарнике, что и солдаты. Я слышал, как они требуют сдаваться, обещая жизнь пленным. Затем я внезапно услышал беглую стрельбу, и товарищи сказали мне, что Хоэль серьезно ранен».

Сам Хоэль рассказывал об этом:

«Че побежал ко мне, бросая вызов пулям, взвалил меня на плечо и вытащил оттуда. Жандармы не смели стрелять в него, так как слышали, что кто-то обратился к нему:

«Че». Позже я допрашивал их, и солдаты сказали, что Че произвел на них столь сильное впечатление, выбежав вперед с пистолетом, засунутым за пояс, и не замечая опасности, что они не осмелились стрелять».

«Хоэлю в общем-то необыкновенно повезло. В него почти в упор стреляли из трех «гарандов». В его собственный «гаранд» было два попадания — приклад был разбит; одна пуля задела кисть руки, следующая повредила щеку, две попали в руку, две — в ногу, было еще несколько царапин. Он был залит кровью, но на самом деле его раны были довольно легкими».

Почти сразу же эти трое солдат сдались. Разъяренный видом истекающего кровью Хоэля, Вило Акунья хотел пристрелить «этих собак», но Че остановил его: «Посуди сам: эти парни могли убить меня, но не захотели. Мы ничего не решим, убивая этих собак; мы должны убить высокопоставленных собак — тех, кто послал этих собак сюда. Они просто-напросто рабочий скот, не имеющий никакой идеологии».

Серхио дель Валье и Че наскоро перевязали Хоэлю раны, а бой тем временем продолжался. Затем Хоэля отправили с пленными в тыл, и доктор Мартинес Паэс оказал ему помощь, используя в качестве обезболивающего ром. Из допроса пленных выяснилось, что у Санчеса Москераса сотня солдат, вооруженных автоматами и хорошо обеспеченных боеприпасами.

«Мы понимали, что лучше не стремиться к лобовому столкновению, исход которого представлялся сомнительным: наши силы были примерно равными, но у нас было намного меньше оружия, а Санчес Москсрас находился в обороне и хорошо укрепился. Мы решили беспокоить его, чтобы не дать возможности двинуться с места до сумерек — лучшего для нас времени для нападения».

Но эта возможность была упущена, так как с побережья'по-дошел еще один отряд жандармов; чтобы сдержать их, потребовались новые заслоны. В тот же самый день, 29 ноября, когда повстанцы окружили отряд Санчеса Москераса, сквозь окружение пробилось армейское подкрепление, и осаду пришлось снять. Незадолго до этого, пытаясь прорвать вражескую оборону, погиб Сиро Редондо. «Мы были убиты горем, и смерть нашего дорогого товарища Сиро Редондо стала для нас символом невозможности воспользоваться выгодным положением и разбить Санчеса Москераса». Спустя несколько дней Че написал Фиделю: «Он был хорошим товарищем и прежде всего твоим несгибаемым сторонником, беззаветно преданным борьбе. Я думаю, что по справедливости ему нужно было присвоить звание майора, хотя бы ради исторической памяти, которая является главным, к чему большинство из нас может стремиться».

Во время отступления Че опять прикрывал тыл и, несмотря на требования товарищей пригнуться или найти укрытие, упорно стрелял стоя. Именно тогда

«пуля врезалась в ствол дерева в каких-то дюймах от моей головы, и Хеонель Родригес выругал меня за то, что я не пригибаюсь. Товарищ позже доказывал — возможно, потому что страсть к математическим доказательствам была вбита в него, когда он учился на инженера, — что у него больше шансов дожить до победы революции, чем у меня, потому что он никогда не рисковал жизнью без крайней необходимости».

Зная, что его отряд очень слаб и не способен вести длительные бои или осады, Че тем не менее решил любой ценой защищать базу Эль-Омбрито. Он принял меры для транспортировки раненых в более труднодоступный район Ла-Меса.

Менее чем через неделю они снова вступили в бой. Отряд Санчеса Москераса двинулся через район Санта-Аны в горы, к Эль-Омбрито. Самодельные мины партизан не взрывались, и заставы были смяты. Че принял решение все же сдать Эль-Омбрито прежде, чем его подразделения окажутся отрезанными наступающими солдатами. Он поставил еще одну заставу

«на высотке (под названием Альтос-де-Корнадо), выступающей из массива Сьерры. Там мы находились в терпеливом ожидании три дня, ведя круглосуточное наблюдение. На такой высоте в это время года ночи были очень холодными и сырыми. Мы не были реально подготовлены, а может быть, не имели привычки проводить ночь в боевой готовности, бросая вызов стихиям».

Невзирая на советы Фиделя, Че занял место в передовой линии: «боевой дух людей был изрядно подорван бесполезными волнениями, которым они подвергались, и я чувствовал, что на линии огня требовалось мое присутствие». 8 декабря армейский отряд наконец-то подошел вплотную, и тут выяснилось, что психологическая война, которую вели партизаны, все же дала свои плоды.

«Мы явственно слышали жаркие споры, происходившие среди солдат; мне было слышно особенно, так как я выглядывал за парапет. Какой-то начальник, очевидно офицер, кричал: «Идите вперед, черт вас возьми», а солдат или кто-то еще раздраженно отвечал: «Нет». Спор закончился, и отряд двинулся дальше».

Засада была устроена так, чтобы Камило мог стрелять в упор; остальные партизаны имели приказ ждать в укрытии, пока не раздадутся первые выстрелы.

«Выглянув наружу (в нарушение моих собственных приказов), я смог ощутить предшествующий сражению, момент напряжения. Появился первый солдат и, осторожно оглядываясь по сторонам, медленно пошел вперед. Безусловно, у него имелись веские причины ожидать засады; место выглядело подозрительным По сравнению с прочей частью пейзажа Пеладеро: мы расположились в зеленом лесочке, среди которого пробивался небольшой родник. Упавшие стволы и мертвые деревья, все еще сохранявшие вертикальное положение, довершали мрачную сцену. Я пригнул голову, ожидая начала боя. Раздался выстрел, и тут же началась ожесточенная пальба. Позже я узнал, что выстрелил не Камило, а Ибраим — он от напряжения не совладал с собой и нажал на спусковой крючок раньше времени. Через несколько мгновений стреляли уже все.

Внезапно я почувствовал неприятное ощущение, немного напоминающее ожог или окоченение, — пуля попала мне в левую ногу, не прикрытую стволом дерева. Я лишь успел выстрелить из винтовки, а сразу же после ранения услышал, что в мою сторону с шумом движутся люди. Они рубили по дороге кусты, и это очень напоминало атаку... Извернувшись как мог, причем слишком поспешно, я вытащил пистолет, и тут появился один из наших бойцов, молодой Оньяте по прозвищу Кантинфлас. Превозмогая боль от раны и волнение, я выслушал несчастного Кантинфласа. Он сказал, что отступает, потому что его винтовка испортилась. Я вырвал ружье у него из рук и осмотрел, а он присел рядом со мной. Обойма оказалась слегка перекошена, и поэтому затвор заклинило.