Мария Грей - Мой отец генерал Деникин

Помимо самолюбия его отличала необычайная вера в себя — это проявилось немного по-детски в его «Мемуарах». Он никогда не терял убежденности в своей исключительности, в том, что только он может приказывать и отдавать команды. Ко всему прочему он был наделен стремительным и острым умом, часто, однако, оказывающимся несколько изворотливым!»

Полковник Врангель отличился в 1916 году во время сражения в Галиции, командуя бригадой уссурийских казаков. В начале 1917-го он, став генерал-майором, командовал дивизией и тщетно пытался побудить своих казаков встать на сторону Корнилова во время неудавшегося «путча». После большевистского переворота Врангель, убежденный монархист, перебирается в Крым, где его приговаривают к смерти и только слезы и мольбы жены спасают его. После того как немцы «освободили» Украину, он уезжает в Киев, где «царствовал» его старый друг Скоропадский и где ему предложили должность начальника штаба гетмана. Однако Врангель не разделял германофильских настроений Скоропадского и отклонил это предложение, затем вернулся в Крым и в августе 1918 года решил направиться в Екатеринодар. Он сам рассказал о своей встрече с Деникиным, который принял его в начале сентября. Главнокомандующий сразу же обратился к Врангелю с вопросом:

— Как мы могли бы наилучшим образом использовать ваши знания и опыт. Какого назначения хотели бы Вы?

— Вашему превосходительству известно, что в 1917 году я командовал кавалерийским корпусом, но в 1914 году я командовал только эскадроном. Не думаю, что я очень состарился с того времени…

— Нет. Конечно, дело не может идти об эскадроне… Что вы скажете, если мы предложим вам командование бригадой?

— К вашим услугам, Ваше превосходительство!

Такая скромность, которую Деникин не ожидал встретить, понравилась ему. Он собрался послать генерала Эрдели с очень ответственной миссией на Балканы. Почему бы не заменить его этим новым офицером с безукоризненной репутацией и столь почтительным поведением? Известие о взятии Ставрополя только утвердило его в том, что он сделал хороший выбор.

Ася радовалась новостям, поступающим с фронта. Антон должен был прибыть в «столицу». Уже заметная беременность утомляла молодую женщину, делала ее нервной, подверженной частым обморокам. В день, когда пришла весть от мужа, она вышла погулять и упала на улице. Добрые люди довели ее до маленького дома на Соборной улице, где она чувствовала себя такой одинокой в отсутствие Антона, несмотря на присутствие деда и матери, вызвавших докторов. «Одного существа не хватает, и вы совсем одиноки…» Но даже когда муж приезжал в Екатеринодар, Ася видела его редко. Вести об отступлении немцев, о подписанном перемирии, слухи о «национальном правительстве», провозглашенном в Сибири, о флоте союзников, направляющемся к берегам России, — все это ставило много проблем перед главнокомандующим и еще больше отвлекало его от семьи. Но если отбросить самолюбие, то счастье быть женой Деникина, матерью его сына стоило трудностей одиночества…

События развивались стремительно, и надо было поспевать за ними. Россию покидали 38 австро-немецких дивизий, оставляя без защиты от красных 19 русских губерний. Что могли сделать белые, ведь их было так мало? Им приходилось рассчитывать только на помощь союзников! Пусть они защитят от большевиков хотя бы те области, из которых уходят немцы (Деникин полагал, что для этого нужно было 16 союзнических дивизий), а белые возьмут на себя задачу освободить ключевые города юга, запада и востока России, чтобы затем начать победоносный поход на Москву и Петроград!

Все эти планы обсуждались сначала с прибывающими в Новороссийск английскими и французскими офицерами, затем с шефом английской военной миссии генералом Пулом. Иностранцев встречали как спасителей, и их быстро очаровывало славянское гостеприимство. Офицеры и администрация военных миссий давали такие обещания, которые их правительства совсем не жаждало выполнять. Пул категорически стоял на своем: Деникин и его Добровольческая армия получат все, в чем они нуждаются. Будущий французский депутат Эрлих искренне заявлял, завершая банкет:

— Вы можете рассчитывать на помощь Великобритании и свободной Франции! Мы с вами. Вскоре со стен Кремля падет красное знамя, забрызганное кровью невинных жертв, и взовьется трехцветный стяг единой и неделимой России.

Подобные декларации, поддержанные прессой свободных областей, вселяли в людей бодрость и уверенность. А они в этом нуждались, так как, несмотря на щедрые посулы союзников, в это время Белая армия насчитывала не более 40.000 человек и имела в своем распоряжении 193 пушки, 621 пулемет, 29 самолетов, 8 автомобилей и 7 бронепоездов. Им противостояла Красная армия численностью в 90.000 человек с несметным количеством боеприпасов. Конечно, в руках Белой армии находились Новороссийск (на Черном море), Майкоп, Армавир и Ставрополь. Но какой ценной это далось! За июнь месяц белые потеряли тридцать тысяч человек! И красные еще владели предгорьями Кавказа, закрывали выход к Волге, отбросили армию донских казаков, пытавшуюся овладеть Царицыном. Командование Красной армии Северного Кавказа было обезглавлено после бунта, который поднял Сорокин, и казни последнего его собственными подчиненными, но боеспособность красных росла день ото дня. Деникин объяснял это вековым антагонизмом между казаками и «иногородними», большая часть которых вливалась в армии красных с единственной целью — свести счеты с ненавистными казаками, пополнявшими ряды белых. Они посылали бесконечные резолюции, требовали от начальства «немедленной реорганизации фронта», атак и продвижения вперед. «Наша разведка, — писал Деникин, — доставляет самые пессимистические новости, сообщает, что Красная армия Северного Кавказа начинает преодолевать кризис. Кажется, что победа казаков приведет к рабству всех «иногородних», а победа «иногородних» к рабству всех казаков».

Это частное объяснение дополнялось другими, более общими. Военный министр, а вернее, военный комиссар Троцкий, поддерживаемый Лениным, с марта 1918 года ввел воинскую повинность и пытался теперь «расставить нужных людей по нужным местам». Подразделениями красных командовали теперь военспецы, кадровые офицеры бывшей царской армии, привлеченные надежностью службы и перспективой быстрого продвижения или вынужденные сотрудничать с советской властью: в случае отказа или предательства их семьи расстреливали. Чтобы не дать им плести контрреволюционные заговоры, Троцкий издал приказ о назначении к ним политических комиссаров из числа надежных представителей партии большевиков. Система дополнялась тем, что воинские подразделения постоянно пополнялись за счет активистов рабочего движения с предприятий. Они должны были служить ядром армии и вести пропаганду в войсках. Структура Красной армии укреплялась огромной агитационно-пропагандистской работой. Повсеместно внедрялся принцип: «Интересы революции требуют физического уничтожения класса буржуазии». Красные воплощали и совершенствовали этот принцип, пытая пленных белогвардейцев перед тем, как расстрелять их, что, в свою очередь, приводило к тому, что белые тоже не щадили пленных красноармейцев. «Буржуев» уничтожали повсюду, особенно в населенных пунктах, отбитых у противника. Так, объективный свидетель Мишагин-Скрыдлов, не вставший на сторону ни Деникина, ни Ленина, с ужасом описывал ликвидацию «буржуазных заложников», происшедшую в Кисловодске, знаменитом курорте на Кавказе, на какое-то время освобожденном Шкуро, а затем вновь захваченном Красной армией: «Им приказали вырыть себе общую могилу, когда это было сделано, комиссары приблизились к ним с саблями наголо и начали рубить их. Ни одна жертва не имела ни малейшего шанса спастись в этом кровавом месиве, так как их сомкнутыми рядами окружали красноармейцы. Однако когда комиссары приказали солдатам добить их, расстреляв эти полутрупы, то у красноармейцев не хватало духа это сделать. Тогда один из комиссаров с пистолетом в руках приблизился к солдатам и выстрелил в упор. Испугавшись, они открыли огонь по живым, копошащимся обрубкам».