Ирина Кнорринг - Золотые миры.Избранное

19/ V, 1924

«Ведь прежде — такая мука…»

Ведь прежде — такая мука,Такая была тоска.Смотрю на тёмную руку —Моя ли это рука?

На мне ли — белое платье,На пальце блестит кольцо.Волос завитые пряди,Напудренное лицо.

Теперь не дрожат ресницы,Не кружится голова.А там, на белых страницах,Совсем другие слова.

Где следы от печали грубой?Где эта страшная боль?Сложила улыбкой губы. —Мне нравится эта роль.

Со всеми проста и спокойна,А плакать не буду ни с кем.Ведь больно ещё мне, больноТвердить о прошлой тоске.

19/ V, 1924

«Рано каяться. Жизнь занесёт…»

Рано каяться. Жизнь занесётЭтот бешеный хмель покаянья.Ведь не всё же прошло, не всёБудет в жизни моей — без названья.

А когда назову имена,Я пойму не прощённую муку —Всё равно оборвётся струна.И тогда холодна и бледнаДля креста подниму я руку.

И кладя за поклоном поклон,Проклиная всей жизни угарность, —Я вплету еле слышимый стон —В покаянии — благодарность.

19/ V, 1924

«Засыпая, повторяла имя…»

Засыпая, повторяла имя,Просыпаясь, твердила другое.В щель смеялось небо голубое,Бочку с водой провозили мимо.

Эта бочка мне помешала,Нежный сон сорвала так грубо.Надуваю капризно губы,И скорее — под одеяло.

И смешалось в воображеньеВсё, что было и не бывало.Было счастье, но слишком мало.Так и жизнь пролетает в томленьеПо высокому идеалу.

19/ V, 1924

«Больше дерзаний! Смелей вперёд!..»

Больше дерзаний! Смелей вперёд!Ведь жизнь не ждёт

Смелее! Лукавей!В наивном незнанье,В смелом дерзаньеПусть к славе.

Нелепость? Что ж!Долой размеры!Есть чувство меры —Не упадёшь!

За всё, что просто,За самого крайнего,За Марину Цветаеву —Мой первый тост!

Инстинкт направит.Смелее будь!Там — верный путьК славе!

19/ V, 1924

«Я в этот мир вошла несмелой…»

Я в этот мир вошла несмелойДевчонкой.А из него уйду умело —Сторонкой.И, уходя, скажу: прощайте!Я не такая.Вам не увидеть на свете счастья,А я узнаю.

20/ V, 1924

Сонеты

I. «У двери, в темноте, сидела я одна…»

У двери, в темноте, сидела я одна.Взметался ветер, листьями играя,И слышались шаги, тревожно замирая,Их жадно поглощала тишина.

Моя кабинка, тесная, темна,В ней притаилась тишина немая.Мне было больно. Я была одна.И ветер пел, тревогу заглушая.

Я знала: вечер мне не даст ответа.Я знала: боль — один короткий миг,Когда тот стих в душе моей возник.

Теперь мне странно вспоминать об этом.И звонко-кованым стихом сонетаЯ эту боль вплету в победный крик.

II. «Я не умею говорить слова…»

Я не умею говорить слова,Звучащие одними лишь словами.Я говорю мгновенными стихами,Когда в огне пылает голова.

Мой слух не ранит острая молва,Упрёк не тронет грязными руками.А восемнадцать лет, как ураган, как пламя —Вступили, наконец, в свои права.

И если кто-нибудь войдёт ко мне,И взглянет мне в глаза с улыбкой ясной, —Он не таким уйдёт назад. Напрасно

Он будет думать о своей весне.Я так беспомощно, так безучастноТомлюсь в каком-то жутком полусне.

III. «Мне всё равно — себя или других…»

Мне всё равно — себя или другихШирокой кистью рисовать в сонете.Мне всё равно, кому дать строки эти,Кому отдать мой выкованный стих.

Мне безразлично — добрых или злыхЯ буду видеть при вечернем свете.Мой взгляд спокоен, голос слишком тих.Опять тоску напоминает ветер.

В моей кабинке грустно и темно.Чуть светит лампа. Бледные гвоздикиЕщё цветут. На занавесках блики.

Блуждает боль в душе моей двуликой.И мне припомнилось: давным-давноЯ ранним утром глянула в окно…

IV. «Я видела нерукотворный свет…»

Я видела нерукотворный свет,Проникший сквозь затворённые ставни.Я видела, как утро песней давнейМне слало братский, радостный привет.

И я узнала, что восстал поэтВ моей душе. И сразу стало явным,Что в жизни всё — утонченный сонет,Суровый гимн, торжественный и плавный.

Я стала ждать, тревожно цепенея,Того, что будет лучше и яснее.Я полюбила холод снов моих

Но знаю я: средь звонких и глухихСуровых стоп — всех ярче и сильнееОдин неконченый, не выкованный стих.

V. «Молчание мне сказку рассказало…»

Молчание мне сказку рассказало,Мне что-то нашептала тишина.Ведь для меня здесь веяла весна.Я прежде этого не понимала.

Ведь для меня — немая гладь канала.Весёлый воздух, утро, тишина,И на песок приникшая волна.Мне этого казалось слишком мало.

А дома, жарким солнцем разогрета,Весь день не говорила я ни с кем.Сидела в темноте, не зажигая света.

Потом я стала думать о тоске.И вот теперь, как ветер на песке —Весь вечер буду рисовать сонеты.

26/ V, 1924