Из Курска в Рим. Воспоминания - Виктор Иванович Барятинский
Но меня повезли в другую сторону, к третьему дому, двухэтажному, и дормёз мой остановился у подъезда. Я ничего не понимал, но всё мало—помалу разъяснилось.
Лакеи в ливреях подбежали меня поддерживать и повели по лестнице в верхний этаж. Я спросил их, что значило всё это оживление, музыка; они ответили, что главный управляющий князя выдает свою дочь замуж и что у него бал с банкетом.
Мне отвели великолепный апартамент, состоящий из прекрасной спальни с огромною кроватью с занавесками и столом с большим серебряным туалетом, нарядной гостиной и столовой. Комнаты мгновенно осветились, меня спросили, желаю ли я поужинать. Я, конечно, изъявил желание, с трудом скрывая свой восторг от этого предложения, так как я от самого утра сильно проголодался. Множество прислуги явилось, накрыли на стол и подали на серебряных блюдах и тарелках роскошный ужин самого утонченного французского мастерства.
Вдруг дверь отворяется, входит какой—то почтенный господин во фраке, белом галстуке и расшаркивается; я, конечно, привстал, недоумевая, кто он мог быть, думая, не сам ли князь, которого я никогда не видал. Он подошел и сказал: «Позвольте вашему сиятельству явиться. Я — главноуправляющий его светлости, не могу ли я вам чем услужить?» Я его очень благодарил и сейчас же догадался его поздравить с выходом замуж дочери; он опять раскланялся и ушел.
Я возвратился с особенным удовольствием к своему ужину, и мог считать себя героем какой—нибудь волшебной сказки.
Дверь опять отворяется, и в этот раз показывается опять господин, седой, во фраке и белом галстуке. «Позвольте — говорит он по—французски (с сильным английским акцентом) — вам рекомендоваться, библиотекарь его светлости». Я просил его сесть и он продолжал: «Князь поручил Вам сказать, что очень доволен вашим визитом, но что сегодня вечером не может иметь честь вас принять у себя, так как уже слишком поздно. Завтра же утром его светлость будет весьма счастлив вас видеть в 10 с четвертью и представить вас ее светлости княгине».
Я лег спать, и далеко за полночь слышал еще звуки оркестра.
На следующее утро во время чая библиотекарь—англичанин опять ко мне пришел и предложил сделать прогулку до назначенного для свидания с князем часа. Он показал мне сначала подведомственную ему библиотеку, которая заключала, сколько помню, редкие рукописи. Потом повел в знаменитые корсунские оранжереи, где находятся редчайшие растения, между проч<ими>, единственный в России экземпляр какого—то дерева, для которого должны были в течение многих лет и по мере его вырастания, делать надстройки, достигнувшие уже тогда большой вышины. Сад расположен посередине нескольких разветвлений речки, через которые перекинуты мостики. Вообще сад преоригинальный и живописный. Возвратились мы во дворец к назначенным 10—ти часам.
Князь принял меня очень радушно; ему было за восемьдесят лет, он был необыкновенно красив, с живыми черными глазами и белыми как снег волосами. Он некогда был военным, командовал, кажется, армейским корпусом или дивизиею. Женат он был более 30 лет на вдове графа Алопеуса[560], которая со своим первым мужем прожила 25 лет. Она славилась в свое время необычайною красотою и я слышал, что мой отец был одним из ее поклонников. Князь и княгиня жили в деревне зиму и лето более 25—ти лет; он был очень богат и они жили в большой роскоши, отличались безграничным хлебосольством.
Дворец, отделанный в те времена, когда был в моде стиль «empire», не подвергался с тех пор никаким изменениям, что давало ему вид весьма почтенный; материи на стенах, мебели и занавесках возобновляли, но строго придерживаясь того же вкуса. В одной из гостиных князя мне показали несколько интересных исторических картин и портретов, а именно — портреты царицы Лопухиной, сына, царевича Алексея Петровича и пр.
Побеседовав с полчаса со мною, князь послал спросить княгиню может ли меня принять, и по утвердительном от нее ответе, повел меня через несколько гостиных, очень богато меблированных. В одной из них я увидел старую даму, стройную, высокого роста, в большом чепчике “ruche”[561], как мы привыкли видеть в портретах наших бабушек и женщин начала нашего столетия, талия короче, как с поясом, рукава в верхней части “bouffant”[562]. Платье у нее было шелковое, узкое и недлинное, темно—малинового цвета. На правильных чертах лица ее видны были следы прежней красоты; во всей фигуре что—то величественное, как французы выражаются «grand air»[563].
Я хотел подойти к ней и думал это сделать, как можно развязнее, объясняя при этом, что я рвался приехать к ним, зная, что она была знакома с моею матерью и отцом и проч.
Но вдруг, к крайнему моему удивлению и смущению, я вижу, что она делает преважно и серьезно глубокий реверанс; я остановился и сейчас понял, что меня от нее отделяло более полувека и что она принадлежала еще частию к XVIII столетию. Я немного сконфузился и недоумевал, как мне, сыну XIX века, отвечать достойно на такой важный, грациозный и изысканный реверанс. Я сделал, вероятно, весьма неловкий и неученый поклон, и подошел к ручке, к которой она позволила мне приложиться. Князь в это время вышел.
Она просила меня сесть и я провел у нее полчаса весьма приятно, она мне рассказывала про прежние времена, про войны с Наполеоном, события того времени она знала хорошо, так как муж ее граф Алопеус играл тогда достаточно выдающуюся роль по части дипломатической[564]. В 1819 году княгиня находилась в Теплице, когда были там Императоры Русский, Австрийский и король Прусский, и рассказывала так же, что присутствовала в этом городе на свадьбе моего отца[565]. Потом, объявив, что по случаю нездоровья она не может со всеми обедать, откланялась мне, делая еще прекрасный, прощальный реверанс.
Старый князь пришел опять в эту гостиную с целым обществом:
