Из Курска в Рим. Воспоминания - Виктор Иванович Барятинский

Молодой Демидов был помолвлен за девицею Столыпиной, приезда которой они ожидали на следующий день с графинею Софиею Львовной Шуваловою, рожденной Нарышкиною[566]. Демидов был наследником титула и всего состояния светлейшего князя[567].

Шествие к обеду было очень важное через множество комнат и, между проч<ими>, через огромную залу в два этажа с хорами, колоннами, статуями.

Я просил князя приказать дать мне в этот же вечер лошадей, чтобы пуститься в дорогу, и мы пошли после обеда со всем обществом. Потом я зашел в свои комнаты. Вскоре дверь отворилась, вошел какой—то господин, которого я еще не видал. «Честь имею явиться, шталмейстер его светлости, пришел за приказаниями; в котором часу ваше сиятельство прикажет запрягать лошадей?».

Наконец, я простился со старым гостеприимнейшим хозяином Корсуни и был весьма счастлив, что решился заехать к нему, так как это дало мне случай увидать один из исчезающих уже в то время, а, быть может, и последний тип настоящего русского вельможи прежних времен.

                                                                     Кореиз

                                                            Ноябрь 1889

Деревеньки

1868–1878

1868 году брат мой Александр, после смерти графини Толстой, пользовавшейся пожизненными доходами с имений после смерти покойного мужа своего, графа

Александра Николаевича Толстого, получил согласно духовному завещанию своего двоюродного брата, имение Н<ижнее> Деревенское.

Он переехал летом того же года с женою и своею свитою в усадьбу, расположенную при селе Нижние Деревеньки и отделенную от уездного города Льгова рекою Сейм, через который перекинут передвижной мост.

Брат мой с самого детства, от 14—ти или 15—ти летнего возраста в деревне не живал и, уступив в 50—х годах своему брату Владимиру майорат, перестал владеть имениями, посвятив себя всецело государственной службе.

Отдав все земли в аренду крестьянам и, распродав оставшиеся от прежнего владельца все предметы и имущество по сельскому хозяйству, как—то: земледельческие орудия, машины, овец и лошадей и пр., он не желал заниматься управлением имения, но хотел устроить жизнь как можно лучше, со всеми удобствами и его даже, на первых порах, очень занимала эта мысль. У него были по этому предмету своеобразные понятия.

Он считал французов самыми лучшими слугами и выписал себе из Парижа какого—то важного дворецкого (Gus), служившего там в больших домах. Этот дворецкий был очень стар, тучен и страдал одышкой. Но зато, когда он служил, одетый во фрак, в белом галстуке, с седыми курчавыми волосами, он был весьма представителен и умел особенно хорошо и внушительно докладывать: «Madame la Maréchale est servie!»[568]. Подавая кушанья вокруг стола, он пыхтел и дул в шеи и уши сидящих, но всё это исчезало перед вышеописанными преимуществами.

Повар был тоже француз и считал, я полагаю, долгом грабить в меру возможности русского фельдмаршала. Ключница сначала была англичанка, потом француженка, довольно нахальная, забравшая всё в руки и фамильярная. Двое лакеев, французы из Савойи, трудолюбивые и прилежные работники. Камердинер, обязанность которого была довольно трудная, особенно, когда фельдмаршал страдал приступами подагры, был русский, как и тоже разные помощники, буфетные и кухонные мужики и пр.

При брате состояли так же, приставленные к нему государем, два линейных казака, носящие постоянно свою кавказскую форму и сумевшие с самого начала снискать должное к себе расположение всех живущих в доме. Всё это составляло одно целое, весьма разнородное и довольно оригинальное, по которому проносились изредка тучи и бури, стихавшие так же в свое время и уступавшие место временному затишью и общему согласию.

Брат мой, занимавшийся в течение всей жизни приобретением продающихся разновременно целых библиотек и отдельных сочинений, задав себе при этом собирать материалы для истории славянских народов, составил огромную библиотеку, которая была перевезена в Деревеньки[569]. Там он разместил книги на полки, поставленные вдоль стен большой залы господского дома, служащей в одно и тоже время приемною и гостиною.

Брату моему было тогда не более 53—х лет и после кипучей деятельности при управлении Кавказом и ведении войны, которую он столь успешно и блистательно привел к концу в 1859 году, такая перемена жизни и переход от постоянных трудов на поприще государственной службы к тихому безмятежному образу жизни в деревне, могли, казалось бы, быть ему в тягость.

Но он никогда не скучал и ум его постоянно работал; он продолжал заниматься общими государственными вопросами, был в переписке с Императором, состоявшим в то время во главе всех самых важных преобразований и реформ Великим князем Константином Николаевичем и с разными лицами высшего служебного мира. Он много читал и интересовался самыми разнородными предметами.

В одно и тоже время он с таким же увлечением занимался мелочами по устройству дома, выписывал из Петербурга и из—за границы мебель и пр. Его воображение было в беспрестанной деятельности; он даже предлагал строить новый большой дом в Деревеньках и, выписанный им из Берлина, какой—то знаменитый архитектор начертал уже вскоре план огромного здания с залами, с домовой церковью, с террасами, с фонтанами и водопадами. Устройство водопровода для этих последних затей его особенно занимало.

Он завел разного рода экипажи, между пр<очими>, большую линейку вроде придворных, на 12 или 14 человек, в которой делали прогулки по парку и полям. Кроме того, были экипажи с английской упряжью, русскою с наборными хомутами и т. п.

Лошадей было много, так как при усадьбе он застал конный завод, давно существовавший при прежнем владельце графе Толстом, но который, впрочем, он вскоре упразднил.

Конюшню он также хотел устроить образцовую, поэтому он обратился в Петербург, а именно к брату своему Анатолию, считавшемуся знатоком в этом деле, поручив ему в столице кучеров для русской упряжи. Он требовал двух: одного главного, вполне сведущего по этой части, знающего все тонкости своего искусства, а другого — в помощники первому, но тоже хорошо знакомого со своею частью и лихого наездника.

Анатолий искал долго в Петербурге лиц, соответствующих требованиям брата, и, наконец, отправил в Деревеньки двух кучеров, в уверенности угодить ему своим выбором.

Случилось так, что я приехал в гости к брату Александру около 4—х или 5—ти недель после приезда петербургских кучеров. Брат рассказывал мне, что