Таким был Саша Гитри - Жан-Филипп Сего
Тем не менее, похоже, всё возвращается на круги своя, и «хозяйство» Саша с начала ноября лихорадочно принимается за репетиции «Моцарта». Театр «Эдуарда VII» может назначить премьеру на 2 декабря.
Превосходный успех! Замечательный Саша Гитри, который понял, какое волшебное действие оказывает музыка этого гения. Он говорит об этом так: «Когда мы слышим какой-нибудь отрывок из Моцарта, то тишина, которая следует за ним — тоже его авторства». На этот раз критики откладывают оружие и соглашаются с мнением публики, которая делает успех этой новой пьесы триумфальным. Да, Люсьен был прав — Саша должен был написать «Моцарта»!
Жан Катюлль-Мендес открыл бал славословия: «Совершенное очарование, изящество камеи... Невозможно себе представить удовольствия более полного и утончённого... С несравненным искусством автор приоткрыл завесу над картиной меланхолии, схожую с картинами Ватто, изысканной, волнующей, драма которой остаётся светлой, но завуалированной, не позволяющей ощутить ничего, кроме мерцающих огней, которые могут оказаться как драгоценностью, так и слезами...»
И если в этой, немного идеализированной, жизни Моцарта некоторые, однако, найдут (очень сдержанно...), что смешение музыки Рейнальдо Хана с музыкой великого композитора — это, вероятно, уже чересчур, то все согласны с тем, что Ивонн Прентан сыграла свою роль великолепно: «Каким бы ни был большим триумф мадам Ивонн Прентан, это всё же несколько ниже её таланта. Если остановиться только на её вокальных данных, то мадам Ивонн Прентан — самое одарённое существо на свете. Чистый, выразительный голос, управляемый знанием нюансов и музыкальным чувством удивительной виртуозности, приводил в восторг и перехватывал дыхание. Его "Моцарт" — живое воплощение восхитительной статуи Барриаса (Louis-Ernest Barrias, французский скульптор, автор скульптуры «Моцарт-дитя». — Прим. перев.) Всё верно — жест, движение, выразительность взгляда и речи. Мы покорены очаровательным и удивительным подростком, созданным изяществом Ивонн Прентан. Он скромный, жизнерадостный, галантный, нежный, пылкий, печальный настолько, чтобы обратить на себя всеобщее внимание и воспламенить сердца», — пишет Поль Грегорио (Paul Grégorio).
Анри Малерб (Henry Malherbe) продолжает: «Она сама Керубино, и очень жаль, что мы не можем услышать её в этой роли в "Опера-Комик" (Opéra-Comique), где она бы произвела фурор. Её голос, красивейший в мире, низкие ноты которого округлы и звучны, оттенены с утончённым и точным мастерством».
Такому приёму Саша рад. Но то, что вызывает его радость и его величайшую гордость, — не что иное, как триумф его исполнительницы. Как если бы грандиозный успех дуэта Люсьен-Саша вдруг превратился бы в успех новой пары, не менее известной и теперь столь же «предопределённой»...
Этот общий триумф после небольшого осеннего семейного кризиса укрепил соединяющие их узы. Саша осыпает Ивонн драгоценностями, и оба пожелали себе, чтобы наступающий 1926 год был менее трудным, чем тот, который заканчивается.
В январе, перед пятью сотнями парижских учащихся, собравшимися в Сорбонне, чтобы подумать о своей будущей учебной и профессиональной ориентации, Саша Гитри произнёс блестящую речь, в которой он, бывший двоечник, дал им несколько ценных советов:
— Вас учат очень многому... слишком многому. В большинстве своём вы можете положиться в выборе на ваших учителей и ваших родителей. И это замечательно. Но будьте осторожны! Это ваша профессия! Да, ваша работа, и выбирать её должны вы сами, не слушая никого, кроме себя, и никому не доверяя, кроме себя! Имейте смелость и волю. Вас засыпят советами. Не следуйте ни одному из них, кроме одного — зову вашего сердца. Выбирайте профессию, которая вам по душе! Но есть ещё кое-что, более важное, чем ваше ремесло! Это выбор жены! Ах, Боже мой! Не ошибитесь!
Саша остаётся верен своим правилам. Ещё одно правило, которого он твёрдо придерживался после окончания войны, потрясшей его своим отвратительным кровопролитием — он больше ничего не хочет слышать о Германии. Две войны с этой страной за менее чем пятьдесят лет убедили Саша в том, что эта страна — враг, позавчерашний, вчерашний и, вероятно, завтрашний! Поэтому он с величайшей твёрдостью отказывается выступать там, а также запрещает использовать там свои произведения.
Жемье и Куртелин задумали небольшой сговор, направленный на то, чтобы попытаться убедить автора «во имя мира» и «сближения народов» пересмотреть свои принципы. Куртелин даже послал письмо Саша: «Я думаю, что Жемье прав, когда считает, что мир стремится вытеснить войну, что идиотский "закон сильнейшего" достаточно показал себя и мы должны положить ему конец, он должен освободить путь "закону мудрейшего", более мягкому, потому что именно за ним будет завтрашний день. Поэтому я думаю, мой дорогой Саша, что вы не должны упускать ни малейшей возможности помочь в его продвижении вперёд, к истине, которая хочет заменить ложь, к добру, которое хочет заменить зло. Вы и в это тоже не верите?»
Ничего не поделаешь! Гитри остаётся непреклонным, и дело дойдёт до самого высокого государственного уровня, поскольку Раймон Пуанкаре (Raymond Poincaré), ставший премьер-министром в июле 1926 года, вызвал его несколько месяцев спустя чтобы сказать:
— Господин Гитри, я поражён вашей позицией, ведь она может нанести ущерб интересам нашей страны.
— Что ж, господин премьер-министр, возможно, вы верите в добрые чувства Германии. Очень хорошо. Я принимаю это к сведению. Но я, видите ли, ни на мгновение в это не поверю! Ах, если бы когда-нибудь на площади в Берлине появилась статуя Мольера, тогда я, возможно, поверил бы в это...
И Саша сохранил свой запрет.
«Моцарт» продолжил свою триумфальную карьеру... 28 марта отмечали сто тридцатое представление. А 9-го апреля в театре «Мариньи» состоялась премьера «Да здравствует Республика!» («Vive la République!») — ревю Саша и Альбера Виллеметца, с участием Ремю, который добился в нём большого успеха. Авторы там сатирически изображают Французскую Республику «в болезни» и нравы, которые управляют миром развлечений. Там был момент, полный юмора, когда упоминается это безумное желание быть современным любой ценой — предлагается создать настолько авангардистский театр, что даже зрителям там будут платить!
За несколько дней до последнего представления «Моцарта», 1 июня, Саша и Ивонн отмечают первую годовщину смерти Люсьена. В знак уважения поздним утром родственники и близкие собрались на кладбище Монмартр на могиле актёра. Театр «Эдуарда VII» был закрыт в день памяти, но для драматических артистов был дан частный утренник — спектакль «Моцарт». Гримёрка Люсьена была украшена красными розами, а в фойе театра поставили его бюст.
Этот бюст окружает лента, на которой можно прочитать: «Тому, кого мы все любим». Гарри Бор, президент Союза артистов французских театров, выступает с речью, и Ивонн расплакалась в объятиях мужа.
Чувствительные моменты, но они вызывают улыбку или даже смех в некоторых парижских кругах, где Саша обвиняют в том, что он «устроил в театре балаган, в который раз...»
13-го состоялось последнее представление «Моцарта», а уже на следующий день все актёры уезжают в Англию, чтобы дать там двадцать восемь представлений этой пьесы.
