Евреи в России: XIX век - Генрих Борисович Слиозберг
Но вот в клауз входит фельдшер Козляк, в больших дорожных сапогах, в покрытой снегом шубе и шапке и с обледенелыми усами.
— Новость, евреи, важная новость! — крикнул Козляк, перешагнув через порог.
Все бросились к Козляку:
— Что за новость?
— Дайте-ка прежде место у печи! Дайте отогреться! — отвечает он, стряхивая с себя снег.
— Что за новость? Скажи же! — приступают к нему любопытные.
— Я только что из Усова, от маршалка (предводителя дворянства) Рейтана, — не спеша, как бы нарочно дразня публику, говорит Козляк. — Я поставил пиявки заболевшей содержанке маршалка.
— Да черт побери тебя вместе с маршалком и его содержанкою! Скажи, что случилось?
— Ах, этот Копыль! Это такое захолустье! — продолжает спокойно Козляк. — Такое забытое Богом и людьми место, что не знаешь, что делается кругом на белом свете! Уж несколько дней прошло, как скончался государь, а тут ничего об этом не известно!
— Что ты говоришь?
— То, что слышите! Государь скончался! Это я слышал из уст самого маршалка, получившего это известие из Минска по эстафете.
Эта весть подействовала поражающе. Народ остолбенел, онемел. Но вдруг среди наступившей гробовой тишины кто-то произнес обязательное при известии о чьей-либо смерти благословение: «Благословен Судия Справедливый».
Все, очнувшись, повторили за ним: «Благословен Судия Справедливый!»
Молча все разошлись по домам. Значение совершившегося события было для всех ясно.
Во вступлении на престол молодого царя Александра II инстинктивно почуяли наступление зари новых дней. О «полноправии», а тем менее о «праве национального самоопределения», «автономии» и прочих «платформах» недавно пережитого нами бурного времени тогда не мечтали. Лишь бы только не было новых гзейрес, лишь бы оставили в покое! Дали бы жить да Богу служить! Больше им не нужно было{28}.
Надежды, возлагавшиеся на молодого царя, не замедлили исполниться. Не только новых гзейрес не было, но и отменены были некоторые самые суровые меры последнего времени, как институт кантонистов[99] и закон о беспаспортных евреях. С наступлением спокойствия в стране, по заключении мира, в связи с последовавшими улучшениями в общем порядке управления, экономическое положение населения вообще и евреев в частности значительно улучшилось. Важнейшая реформа того времени — освобождение крестьян — косвенно отразилась благоприятно и на еврейском торговом населении, расширив потребности земледельцев и увеличив их покупательную силу. К тому же еще местные польские помещики, привыкшие спокон веков вести хозяйство с помощью бесплатных и бессловесных рабов, не могли сразу приспособиться к новому положению, и по этой причине, а также по причине разгоревшегося польского мятежа[100], многие из них отдали свои имения в аренду евреям, частью на весьма льготных условиях; и так как около каждого еврейского арендатора жило и кормилось немало других евреев, в качестве служащих и субарендаторов мельниц, винокуренных заводов и проч., то материальное положение евреев видимо улучшалось.
Вскоре для евреев открылось новое поприще деятельности. Выдвинувшийся после Крымской войны И. Г. Гинцбург взял в откуп питейное дело в Западном крае и, желая прийти на помощь своим единоверцам, набрал служащих почти исключительно из среды евреев. И замечательно то, что при всей забитости и видимой темноте еврейского населения черты оседлости Гинцбургу нетрудно было составить из евреев весь штат акцизного ведомства всех рангов, причем служащие эти вскоре освоились с новым для себя положением, явив собою заправских чиновников, со знанием чиноначалия и умением с достоинством держаться с представителями административного и помещичьего кругов, с которыми им по обязанности службы приходилось иметь сношения.
Высшие посты в питейном и других обширных делах барона Гинцбурга занимали образованнейшие люди тогдашнего русского еврейства, главным образом с юга России, где русское образование стало ранее распространяться среди евреев и где последние никогда не были так забиты и принижены, как на Литве. Среди этих служащих Гинцбурга впоследствии выдвинулись известные далеко за пределами еврейского мира финансисты вроде Л.М. Розенталя и А.И. Зака, которые заняли видное место в столичных кредитных учреждениях и к советам и услугам которых не раз прибегали и представители Министерства финансов. И в провинции в числе управляющих губернскими акцизными конторами встречались выдающиеся своим светским образованием и преданностью своему народу личности, которые подобно своему принципалу выступали в роли меценатов, содействуя всякому доброму делу среди евреев и покровительствуя еврейским литераторам. Живя широко и открыто и имея в своих руках значительную отрасль местной экономической жизни, они задавали тон в провинции и пользовались влиянием и уважением даже среди ортодоксов, хотя они далеко не придерживались синагогальной обрядности.
Открытие новой отрасли труда и заработка в виде службы по питейному откупу быстрее подвинуло дело образования и знание русского языка среди евреев, чем все принудительные и дорогостоящие меры правительства николаевского времени. На Литве, где годичный доход меламеда, даиона или мелкого торговца в 150–200 рублей считался завидным, положение даже низшего акцизного служителя с окладом в 400–500 рублей должно было являться верхом счастья. А между тем для достижения этого счастья нужно было только некоторое знакомство с русским языком и арифметикою. Неудивительно поэтому, что грамматика Востокова и задачник Буссе стали тогда так популярны среди еврейской молодежи.
Но если, с одной стороны, акцизный откуп был значительным двигателем прогресса, то с другой — он имел и деморализующее влияние на современное общество. Набранные с бору и сосенки, из дальних краев, полуграмотные «акцизники» низших рангов, большею частью холостые или жившие на положении холостых, сбросив с себя еврейский халат и одевшись в немецкое платье, мнили себя важными сановниками; поселившись в каком-либо еврейском местечке, где и арендатор, и корчмари, и шинкари, словом, значительная часть местного населения находилась в известной степени зависимости от них, эти выскочки, часто вчерашние клаузники и ешиботники, презрительно смотрели на окружающую еврейскую среду и шокировали ее открытым нарушением важнейших религиозных обрядов и своим безнравственным поведением; допускаемые в еврейские дома, как люди влиятельные, а иногда и как выгодные женихи, они в чистую в нравственном отношении еврейскую семейную атмосферу вносили сальные и циничные остроты, которые считали признаком ума, прогресса и хорошего тона. Скорбели набожные люди, смотря на выходки этих господ, укоризненно указывали на них ревнители гасколы как на горький «плод просвещения»; но еще более возмущались этими новоявленными своеобразными «культуртрегерами» друзья истинного просвещения. Они основательно опасались, что эти невежды, или, как они их называли, «колбасные философы», с легким сердцем во имя мнимого прогресса нагло топчущие в грязь все святое, причинят больше вреда еврейскому просвещению, чем самые ярые фанатики типа хелмского проповедника.
Вот как отзывалась об этом типе «акцизников» чуткая народная поэзия:
Die akzisne junge Lait
Sainen
