Валерий Григорьев - Обречены на подвиг. Книга первая

Погода стояла безоблачная, и от первого звена на высоте одиннадцати тысяч метров остались четыре жирных инверсионных следа. За нашим звеном также тянулись пока еще тонкие нити инверсий. Я подумал: какая потрясающая будет картина на небе после пролета всего полка! При подходе к Ростову появилась дымка. Чтобы не слишком утруждать себя контролем пути по направлению, я подошел поближе к ведомому первой пары майору Филиппову. Пройдя звеном над аэродромом, ведущий дал команду «Роспуск», и мы один за другим начали разворачиваться на обратнопосадочный курс, обеспечивая себя безопасной дистанцией. Я решил «схитрить» и продолжал идти примерно в трехстах метрах за Филипповым, чтобы точно выйти в створ полосы. Но, видимо, таких хитрованов наказывает Бог. Выйдя на посадочный курс на удалении около пяти километров, я неприятно удивился, увидев прямо перед собой «задницу» самолета Филиппова. Затянув обороты на малый газ, начал уменьшать скорость. Установив ее триста шестьдесят километров вместо четырехсот пятидесяти, «подпер» ее оборотами двигателя и стал визуально строить заход на посадку. Самолет ведущего начал удаляться, но все же был достаточно близко, чтобы обеспечить меня безопасной дистанцией. На удалении четыре километра я услышал истошный крик руководителя полетов, явно обращенный ко мне:

– На оборотах! Не снижайся! На оборотах!

Дав обороты, я посмотрел на скорость и высоту. К моему ужасу, скорость была триста тридцать километров в час, высота пятьдесят метров, а вертикальная скорость снижения – пятнадцать метров в секунду. До столкновения с землей оставалось три секунды. Мозг мгновенно оценил ситуацию, а она была патовой. Снижаться было нельзя, так как рядом земля, а перевод самолета в горизонт на такой скорости был чреват сваливанием на крыло. Катапультироваться на такой высоте также было поздно. Нас успели «натаскать» на расчет в уме высоты катапультирования в зависимости от вертикальной скорости снижения. Она составляла десятикратной вертикальной скорости, то есть в данном случае сто пятьдесят метров. В считанные мгновения нашлось единственное верное решение: не дергаться и ждать, когда увеличится тяга двигателя, а вместе с ней и скорость. Я задержал ручку управления и ждал своей участи. Руководитель полетов кричал отчаянно, до хрипоты. Но я и без него осознавал катастрофичность происходящего. В полутора километрах перед ближним приводом самолет, находящийся на закритических углах атаки, начал «вспухать». Скорость триста шестьдесят километров, высота тридцать метров. Я начал плавно прибирать обороты двигателя. Скорость триста восемьдесят, высота пятьдесят, до полосы пятьсот метров. Осторожно затягиваю обороты на малый газ и приземляюсь напротив СКП на громадных углах атаки. Это была одна из красивейших моих посадок. Правда, руководителя полетов это не порадовало: он, не переставая, крыл меня матом до самого сруливания с ВПП. Хорошо, что за мной садились еще более двадцати экипажей, и он переключил свое внимание на них, и не запомнил, как я понял позже, мой позывной.

Я понимал, что «облажался» по полной программе. Если меня вычислят, временное отстранение от полетов можно будет посчитать за счастье. Прикинув, что повинную голову меч не сечет, пошел сдаваться командиру звена. Выслушав меня внимательно, Рюмин пристально посмотрел на меня и сказал только:

– Ну, ты везунок! Если не вспомнят, молчи! Не сознавайся! Я сам с тобой разберусь!

После того как все благополучно приземлились, нас собрали для разбора полетов. Приехал РП и с пеной у рта возмущенно рассказал про мой заход. Оказывается, с его слов, на удалении три километра у меня была высота всего около десяти метров. Если бы я на доли секунды позже дал обороты двигателя, догорал бы сейчас мой труп в искореженном металле Су-11-го. Руководитель полетов, в суматохе не запомнивший мой позывной, с жаждой мести и крови грозно вопрошал:

– Кто?

Я уже открыл, было, рот, чтобы сознаться, но Рюмин сильно дернул меня за рукав и прошипел:

– Молчи, дурак!

Я залился пунцовой краской от стыда за свое малодушие. Руководитель полетов, извергая проклятия, стал подозрительно вглядываться в лица пилотов. На секунду остановив взгляд на моей красной физиономии, перевел глаза на следующего. Кровь отхлынула от моего лица, и я облегченно вздохнул. Командир полка пообещал вычислить «негодяя» и разобраться с ним по полной программе. Не найдя виновного, нас отпустили перекурить и отдохнуть перед маневром в Астрахань. Рюмин, хлопнув меня по плечу, еще раз сказал:

– Ну, ты везунок! – И после короткой паузы добавил: – Ничего, за одного битого двух небитых дают!

В курилке Швырев самозабвенно, в красках описывал, как он «вел» троих подполковников. Закончил он свой рассказ фразой, которая впоследствии обошла полк и понравилась всем, в том числе и тем, в чей адрес была обращена: «Зае… ли три подполковника!»

Во главе полка

Как ни пугали меня ночными полетами, но и они давались мне с такой же легкостью, как дневные.

Евгений Михайлович Кравец, к тому времени ставший заместителем командира эскадрильи, постоянно хвастался перед летным составом, что в Мариновке на Су-9 он набирал высоту двадцать пять километров. Правда, когда я просил показать мне эту высоту, он отказывался, говоря, что не хочет рисковать в ожидании назначения его командиром эскадрильи. И вот теперь у меня появился шанс выполнить такой же полет, но только ночью. На сей раз я его «достал» этими двадцатью пятью тысячами, и он сдался.

Заблаговременно заняв готовность в кабине самолета, я, облаченный в высотное снаряжение, ждал своего учителя. Каково же было мое удивление, когда тот появился без ВКК (высотно-компенсирующий костюм) и без ГШ (гермошлем). На мой вопрос, а как же рекорд, он меня успокоил: нормально, мол, слетаю и так. И вот мы уже на сверхзвуке, на высоте пятнадцать километров. Евгений Наумович берет управление, разгоняет приборную скорость тысячу сто километров в час и задирает нос самолета на угол порядка тридцати градусов. Высота начинает энергично увеличиваться, но, по моим расчетам, если мы и выскочим на рекорд, то без скорости. На высоте восемнадцать километров Наумыч переворачивает самолет на спину с криком по СПУ:

– Ой! Меня начало надувать!

Мириады звезд оказываются у нас под ногами, и вот мы уже вместо тридцати градусов набора несемся к земле с таким же углом. После отключения форсажа мой инструктор возвращает самолет в нормальное положение, рассказывая мне сказку, как его неожиданно «надуло». Но я-то отлично сознаю, что «надувает» он меня: на нем и костюма-то нет, нечего и надувать. Делая вид, что не понимаю истинной причины резкого изменения режима полета, с восторгом отзываюсь о быстроте его реакции.