Валерий Григорьев - Обречены на подвиг. Книга первая

– По-моему, заходят на одну полосу.

В тон ему я ответил:

– По-моему, тоже.

До полосы оставалось километра два, и я был уверен, что мой инструктор передаст Ермухану команду проверить заход или уйти на второй круг. Но Филиппов молчал, молчал и руководитель полетов, я же, «сопливый» лейтенант, по неписаным авиационным законам, не имел права голоса. Скорость Яка при заходе на посадку двести километров в час, скорость «Сухого» в два раза больше. Естественно, что Ермухан очень уверенно нагонял незадачливого «гражданина». И вот, буквально за сто метров до взлетно-посадочной полосы, самолет Ермухана, пролетев над Яком в считанных сантиметрах, очень красиво и мягко совершил посадку. Як-40, попав в спутную струю «Сухого», некоторое время поболтался в ней, а затем очень резко и круто, на высоте каких-то десяти метров, с креном порядка шестьдесят градусов развернулся вправо и ушел прочь от аэродрома. Занимая взлетно-посадочной полосу, я взглядом сопровождал удаляющийся самолет, пока он не превратился в точку и не исчез из поля зрения.

На стартовом командном пункте помощником руководителя полетов был мой однокашник, он и рассказал потом, что было после того, как Ермухан выполнил свой смертельный трюк. Командир Яка с вполне справедливым воплем «Убийцы!!!» развернул самолет под девяносто градусов и полетел куда глаза глядят. «Гражданский» руководитель полетов начал его уговаривать, чтобы он возвратился, в ответ был послан грубо и далече. В конце концов, Як уговорили, и он благополучно вернулся и закончил полет. Володя Прытков за две бутылки коньяка через посредников пытался уболтать командира Яка не выносить сор из избы. За столь низкую плату был обруган так же и послан туда же. Понимая, что торг неуместен, Прытков повысил ставку сразу до пяти, и она прошла. И на сей раз ни к чему не способный руководитель вышел сухим из воды.

Немного позже анализируя этот и другие случаи, я для себя вывел три правила.

Первое. Команды должны быть всегда однозначными, не содержать двоякого смысла.

Второе. Убедись, что летчик тебя правильно понял.

Третье. Если стал свидетелем развивающейся аварийной ситуации, никогда не молчи. Имеешь ты право голоса или не имеешь, разберутся потом.

По этим правилам я жил все последующие годы, к ним приучал своих подчиненных. Возможно, поэтому не потерял ни одного летчика за десять лет командования полком.

«Ну, ты везунок!»

Заместитель командира нашей эскадрильи майор Геннадий Степанович Кадухин был одним из лучших летчиков полка. В день, когда ему стукнуло сорок два года, мы вместе летали на Су-7у. Возможно, он решил сделать себе подарок на день рождения, а может, посчитал, что я созрел, наконец, для таких полетов, – одним словом, после выполнения мною полетного задания он взял управление на себя, и в считанные секунды с высоты пять километров мы низверглись на какие-нибудь десять метров. Казалось, крыло нашей спарки, которая неслась над землей со скоростью семьсот километров в час и с креном семьдесят градусов, вот-вот зацепит за гребень бархана. Безжизненная степь ожила, я четко вижу стебли прижатых к земле ветром полыни и ковыля. Косматые гнезда перекати-поля, складки оврагов, плеши бугров мелькают, как в бешеном калейдоскопе. Вот мы проносимся над разбросанным стадом овец. Восседающий на лошади чабан-калмык замирает на месте. Над ним Геннадий Степанович энергично перекладывает крен, и мы чертим по степи уже другим крылом. Обезумевшие от небесного грохота овцы разбегаются в разные стороны. Чабан, который служил ориентиром начала виража, вновь в поле нашего зрения. На сей раз он негодующе трясет ярлыгой. Его возмущение можно понять: одуревшие от невероятного грохота животные вряд ли в скором времени будут набирать вес. Наверняка после нашего прохода часть овец преждевременно окотились, а другая потеряла к этому способность.

После того знаменательного полета я и сам стал постепенно спускаться поближе к земле. Сначала это были полеты на высоте сто метров, затем планка понизилась до пятидесяти, в конце концов, и десять метров не стали пределом. На воздушное хулиганство у нас смотрели сквозь пальцы, не поощряя, но и не ведя с ним борьбу.

Помню, как однажды мой командир звена прилетел с зеленым от камыша «брюхом», и даже привез с собой несколько веток этого растения, которое обильно росло в дельте Волги. Не знаю, ведал ли об этом командир полка, наверняка знал, но насколько я помню, официальных разборок по этому поводу не было.

Все полеты, так или иначе, проходили над Волгой, где был настоящий простор для таких экспериментов. Уже к лету я наизусть знал все очертания и изгибы великой реки. Техника пилотирования на предельно малых высотах, которой я овладел, позволяла летать ниже верхней палубы курсирующих по Волге теплоходов. Наверное, это было здорово – смотреть с палубы на проносящийся ниже тебя самолет. Если, конечно, кто-то успевал вовремя его заметить. Когда позволяло время, я обычно проходил вдоль палубы два раза. Во время второго прохода зрителей становилось гораздо больше. В редких случаях бывал и третий проход, и уж тогда борт корабля был просто забит народом.

Облюбовал я себе и остров на середине Волги, севернее Астрахани километров на сорок. Он располагался очень удобно относительно нашего маловысотного маршрута. После третьего поворотного пункта линия пути на аэродром пересекала этот небольшой – метров двести шириной и с полкилометра длиной – островок. Меня он привлекал еще тем, что был покрыт редкими деревцами акаций и кустарником. По вершинам деревьев очень легко было определять высоту полета, что затруднительно над водной поверхностью. Обычно, снизившись над островом до метров двадцати—пятнадцати, я продолжал полет над водой, выискивая подходящий объект – чаще теплоход. После каждого маршрутного полета или полета на перехват маловысотной цели я строил заход на этот островок. Такие полеты мне удавалось выполнять практически в каждую летную смену.

Однажды, ранним утром, полеты летом начинались очень рано, проносясь, очередной раз над своим любимым островом, я с удивлением обнаружил на нем целый палаточный городок из разноцветных палаток. Красные, зеленые, синие, желтые они компактно расположились на песчаном берегу. Жители городка мирно спали, что меня и возмутило. Прижав истребитель как можно ниже, я «врубил» форсаж и ушел боевым на повторный заход. Второй заход был более скоротечным. На высоте около десяти метров я разогнал свой «Сухарь» до тысячи километров в час. Появился и первый зритель он стоял возле палатки и ошарашено смотрел в мою сторону. Я опять включил форсаж, и чтобы самолет не разгонялся выпустил тормозные щитки – четыре больших «лопуха» в задней части фюзеляжа. Я представил себе, какой грохот стоит за моим истребителем. И опять крутой боевой разворот с восходящей бочкой, и повторный заход на остров. В третьем заходе я снизился настолько, насколько мне позволяла скудная растительность. Высота была метров пять не больше. На сей раз из палаток выскочили все обитатели острова. Девушки и парни с напряжением ждали моего появления. Наверное для многих оно было совершенно неожиданным и страшным, я успел заметить, что несколько человек упали на землю. Промчавшись очередной раз с тормозными щитками на скорости более тысячи километров, я круто взмыл вверх с углом шестьдесят градусов, убрал тормоза и выполнил, как бы прощаясь, несколько бочек подряд. На высоте я услышал голос руководителя, который настойчиво запрашивал мое место.